Оливия Кулидж - Крестовые походы

– Синьоры, – громко крикнул дож, – вы видите перед собой прекраснейших людей в мире. – Он выбросил руку в том направлении, где, как он знал, сидели рыцари-крестоносцы. – Вы собрались ради величайшего дела, которое когда-либо предпринимали люди. – Он снова умолк, переводя дыхание и готовясь к следующему усилию. – Я старый, слабый человек и нуждаюсь в отдыхе, но я понимаю, что никто не сможет управлять и руководить вами, кроме меня самого, вашего властелина. Если вы согласитесь, чтобы я принял знак креста, охранял и учил вас, а мой сын остался на моем месте защищать эти земли, то я пойду жить и умирать вместе с вами и этими паломниками.

С великим воодушевлением народ выкрикивал свое согласие, пока дож осторожно спускался по ступеням и, отбросив руку сына, сам ощупью двигался к главному престолу, позади которого запрестольная перегородка из византийской эмали собирала все великолепие просторного собора в блеске золота и драгоценных камней. Многие глаза наполнялись слезами при виде старика, медленно пробиравшегося через клирос. Разве не был он готов умереть вдали от дома ради своего народа? Наконец Дандоло удалось опуститься на колени, и священники набросили на него плащ с большим крестом на спине, видным из каждого угла собора. За дожем толпились другие, желавшие принять обет вместе с вождем.

Все это дож сделал на людях. А наедине с сыном и членами совета он заговорил о деньгах:

– Мы должны вернуть наши вложения, и за этими сеньорами нужен глаз да глаз. – В задумчивости он потер свою старческую щеку. – Между их вождями идут разговоры о Египте, они хотят направить корабли туда, потому что там находятся главные силы неверных. Мне не нужно вам объяснять, какой вред это нанесет мирной торговле. Если я сам отправлюсь с ними, то смогу придать этому крестовому походу нужное направление.

Слушатели кивали, на этот раз их глаза смотрели жестко и были сухи.

Марго де Буавер протрусила по своим бывшим владениям на лохматом пони и узнала, как жестоко относились монахи большого аббатства к хозяйствам, феодальные обязательства которых заложил Эд. Накапливая богатства не для себя, а для Бога, монахи ничего не прощали. При любых обстоятельствах Марго стремилась выкупать скот и предметы обстановки; это приносило облегчение, но требовало новых расходов. Теперь не оставалось иного выхода, как просить аудиенции у настоятеля, которому аббат Тома доверил править в своем аббатстве. Она надеялась договориться о повременной оплате.

Лишь после долгих раздумий Марго набралась смелости, чтобы отправиться в аббатство. Ее платья обносились, кожа на руках покраснела от работы, а в редких волосах появились седые пряди. Но когда аббатиса монастыря Святой Маргариты рассказала ей о письме, полученном настоятелем от аббата Тома, стремление узнать новости пересилило нежелание ехать в аббатство. Следующим утром пораньше она выехала из замка и прибыла в аббатство лишь к обеденному часу, поскольку стояла зима и дороги были грязными. Настоятель передал, что не сможет ее принять.

Марго устала, промокла и проголодалась. Она опустилась на каменную скамью в домике привратника, а слезы катились по ее пожелтевшим щекам и капали на платье. Круглолицый привратник, добрая душа, засуетился и принес кружку вина. Марго, продолжая тихонько всхлипывать, отказалась.

– Это все из-за отлучения, – сказал привратник, объясняя поступок настоятеля. – Аббат Тома…

Вздрогнув, Марго выпрямилась:

– Какое отлучение?

Привратник оглянулся по сторонам. Переполненный новостями и, естественно, слухами, не теряя времени, он рассказал, как войско крестоносцев разграбило христианский город. Охваченный горем и гневом, его святейшество провозгласил анафему всей армии. Эта новость пришла прямо от аббата Тома, который непрестанно осуждал злых паломников.

Марго стала поститься, она приходила поплакать к маленькому алтарю в часовне Буавера. Зима была дождливой, и ее ноги распухли от холода так, что она с трудом могла надеть обувь. В это время Эд, квартировавший в полуразрушенной Заре, страдал от дизентерии. Существенная часть добычи ушла на оплату услуг венецианцев, поэтому Эд не имел возможности содержать слуг, и те его оставили, перейдя на службу к более богатому рыцарю. К счастью, его все еще допускали к столу аббата Тома, который постоянно высказывался за поход в Святую Землю. Но поскольку зимнее море было весьма опасно, этот добрый человек не осмеливался показать пример.