Жорж Бордонов - Реквием по Жилю де Рэ

Жиль:

— Обложенный псами, олень предстает в самом несчастном своем виде: бока его вздымаются, ноги дрожат и едва могут держать его. Собаки постепенно перестают опасаться его, они смелеют и сужают круг, затем самая храбрая из них приближается. Вторая, третья… Стая снова гонит оленя. В исступлении он забегает прямо в реку или пруд, навстречу верной смерти. Ледяная вода сковывает тело, делает его подобным деревянной статуе. Скоро он умрет: сначала его искусает торжествующая свора, затем пронзит острый кинжал. …Вот каким я был тогда, брат Жувенель. Вот каким стал бедный маршал де Рэ… В юности я участвовал в гоне оленей в лесах Шантосе, я видел затравленного оленя. Никогда не забуду их глаза перед смертью. Когда она была уже совсем близко, две чудесные крупные слезы выпали из них. Это была благородная и мучительная смерть. Тогда я не знал, какой смертью придется умереть мне…

— Вам?

— Неожиданно я остановился и повернулся лицом к преследователям, как тот олень. Я устал скрываться, хитрить, следовать советам своих приближенных, таких же негодяев, как и я сам. От грабежей и обманов герцога, монсеньера Бретонского! Да, брат, я вдруг понял, что многие годы с терпением ростовщика герцог подкрадывался к моим владениям. О, я сам помогал ему в этом! Я решил вернуть свою собственность, начав с Сент-Этьен-де-Мэр-Морта.

— Силой оружия?

— Это имение купил у меня Годфруа Леферрон, личный казначей герцога. Он заплатил не всю сумму, я не требовал с него ее вторую часть. Я почти никогда не напоминал своим должникам об их задолженностях, считая это недостойным и полагаясь на честность покупателей. Но на этот раз у меня не хватило терпения. Было ясно, что в скором времени Сент-Этьен перейдет к герцогу, несмотря на все его обещания. Поддавшись вспышке гнева — а может, ясновидения! — я поднял свое войско. Мы выступили ночью, чтобы напасть на противника неожиданно. Мы заняли лес вокруг Сент-Этьенской церкви. Вскоре новый владелец замка вышел из крепости вместе со своей свитой. Они направлялись на мессу.

— Вы знали, что братом этого казначея был Жан Леферрон, клерк, посвященный в духовный сан?

— Да. Сийе пытался удержать меня, он твердил, что я противопоставлю себя церкви. Такого же мнения был одни из старинных моих собратьев по оружию. Им не удалось поколебать меня. Когда месса подошла к концу, мы с Сийе и Ленано врезались в толпу, я занес топор над Леферроном и завопил: «Попался, развратник! Ты обижал моих людей, ты их грабил! Выйди из церкви, или я убью тебя!» Я протащил его по паперти и выгнал наружу. Перед замком я заставил его встать на колени и велел его людям опустить мост. Моим воинам оставалось лишь выйти из леса и завладеть замком.

— Этим вы решили свою судьбу.

— Этого я и хотел!

— Свидетели рассказывали, что вами двигала не столько ярость, сколько обыкновенное ребячество.

— Я действовал в здравом рассудке.

— Если монсеньер Бретонский и хотел вашей гибели, то надо признать, что вы сами предоставили ему отличный повод, чтобы уничтожить вас.

— Но я устал даже от самого себя. Я совершенно искренне желал своей смерти!

— Всем сердцем? — спрашивает монах.

Он поворачивается к окну и снова открывает его, чтобы поглубже вдохнуть прохладный воздух, остудить глаза, воспаленные бессонницей и яркими свечами. Звезды кажутся теперь далекими-далекими, луна переместилась, тени поменяли свое расположение. Только одно окно светится на фасаде: видно, там заболтались… Над речной гладью и близлежащими домами носятся чайки, их крылья иногда задевают остроконечные крыши. Причаливает баркас с черным парусом, кто-то выпрыгивает из него. Это самый тяжкий для дозорных час, сон одолевает их страшно… Еле сдерживая зевоту, они прохаживаются взад-вперед, приставив пики к бойницам. Со стороны деревни раздается приглушенный шум: появляются повозки тех, кто хочет первым занять самые удобные места возле трех виселиц. Святому брату хорошо известен этот странный вид человеческого любопытства… Его голос нарушает тишину:

— Нет, монсеньор, вы вовсе не хотели умирать. Вы же сохранили Леферрона заложником, заточив его вначале в Машкуле, затем в Тиффоже, подальше от Бретани.

— Я собирался убить его. Мне глубоко претила его трусость. Только благодаря Сийе я не сделал этого… Понимал ли я, что творилось в моем сердце? Я подчинялся его порывам, а потом другие урезонивали меня… Я устал от этого, брат Жувенель.