Владимир Бараев - Высоких мыслей достоянье. Повесть о Михаиле Бестужеве

Много лет спустя Бестужев услышал в Верхнеудинске, на перевозе через Селенгу песню, которую пели солдаты: «Собирайтесь, мелка чернядь, собирайтесь на совет…» Он уловил в ней отголоски событий 14 декабря, отражение плана восставших — захватить Сенат и принудить его «не в показанное время» вызвать царя и потребовать отречения от престола. Бестужев спросил запевалу, откуда он знает песню, тот ответил, что слышал на Енисее, а как она туда попала, не ведает.

Вот и безмолвная чернь! Как запомнила, отобразила все! И не только в той песне, но и в преданиях, где рассказывалось о бунте, поднятом Муравьевыми, Бестужевыми и другими офицерами, и о гом, как казнили главарей, а остальных сослали на каторгу… Странно было Бестужеву слышать свою фамилию из ycт безвестных бородатых мужиков в сибирской глуши. Светло и радостно становилось на душе от того, что народ хранит память о них. Хотелось верить, что песни и предания эти дойдут и до потомков.

Вскоре Бестужев решил остановиться, чтобы обождать отставшие отряды. Лишь к концу дня сверху показались баржи Шишлова.

— В чем причина задержки? — спросил Бестужев и вспомнил, что точно так же к нему обращался Муравьев. Шишлов, только поднятый с постели, с опухшим от сна и выпивки лицом — явно пил не только вчера, но и сегодня, держался нагло, развязно.

— В Усть-Зее задержался из-за того, что не успел починить баржу, а потом пришлось помогать Пьянкову.

— А на что пил? Что пропил? — спросил Павел.

— Какое тебе дело? — зло ответил Шишлов. Спустившись в трюм баржи, Бестужев, Павел и Чурин стали осматривать ящики, бочки, мешки и поняли: узнать, что продал Шишлов, невозможно — товары беспрестанно перегружались с баржи на баржу. Но тут Бестужев увидел в углу под рогожей бочку вина и два ящика сахара, которых у них не было, и спросил, откуда они тут. Шишлов ответил, что купил в Усть-Зее на свои деньги.

— Свои ты пропил еще до Амура! — сказал Павел.

— Ладно. Сколько заплачено за это? — спросил Чурин.

Не ожидав такого вопроса, Шишлов замялся, прикидывая, сколько пришлось бы отдать, если бы он в самом деле купил все, потом сказал, что потратил два червонца.

— Ах, как просчитался, — все это стоит раза в два дороже, — усмехнулся Павел, — на что променял?

— Может, украл, но поди докажи!

— Унести вино и сахар! — приказал Бестужев.

— Не имеешь права! Тоже мне, адмирал каторжный!

Не выдержав оскорбления, Бестужев ударил его. Шишлов упал.

— Я буду жаловаться! Что я — рабочий?

— Ты хуже последнего рабочего! — Бестужев схватил палку и начал бить его. Тот побежал к лестнице, но Павел ударом свалил Шишлова на пол и хотел поддать еще. Однако Бестужев остановил его. Тяжело дыша от ярости, он смотрел, как ворочается, стенает на полу Шишлов. И хотя тот больше изображал боль, все это напомнило сцену с Сухомлиным.

Вернувшись к себе, Бестужев лег и словно провалился в бездну. Проспав остаток дня и всю ночь — двенадцать часов кряду, он не слышал ни стука шпаклевочных молотков, ни разговора и ходьбы на палубе, а перед пробуждением увидел нехороший сон, будто он бьет Шишлова, тот падает, начинает корчиться на земле, Бестужев наклоняется и видит, что это не Шишлов, а дочь Леля плачет, мечется от боли. И тут он проснулся. Однако успокоиться не мог в течение всего дня.

После полудня показались наконец баржи Пьянкова. Бестужев приказал идти дальше без остановок и отправил к нему Джумигу. Выждав, когда пьянковские баржи уйдут подальше, он разбудил фунде-бошко. Тот нехотя сел у носовой бабки и достал веер. Бестужев подошел к нему.

— Не обижайся, Найбао, надо плыть. Теперь так: если влево, подними эту руку, а вправо — эту. Итак лево — тут, право — тут, — еще раз показал он.

Фунде-бошко понял, что от него требуют.

Берега Амура были по-прежнему пологими. Изредка на правом берегу виднелись берестяные чумы манегров и солонов, реже — мазанки маньчжуров с небольшими, хорошо ухоженными огородами. Судя по компасу, они плыли прямо на юг. Нестерпимо пекло солнце. Туча оводов и слепней роилась над баржей, фунде-бошко отмахивался от них веером. Как ни странно, он неплохо знал путь.

— Левотут! — раздался его крик. Кормщик не понял и спросил Бестужева, чего он кричит, тот усмехнулся и пояснил. Через некоторое время Найбао крикнул «Правотут!» и поднял правую руку. Павел засмеялся:

— Вот и «божко» сгодился!

— Какая славная рощица! — показал Чурин на правый берег. — Деревца одно к одному, будто в один год посажены.