Владимир Бараев - Высоких мыслей достоянье. Повесть о Михаиле Бестужеве

Когда Бестужев пришел в контору Амурской компании, управляющий Белоголовый встретил его очень радушно. Андрей Васильевич хорошо знал многих декабристов, его сыновья учились у братьев Борисовых, Юшневского и Александра Поджио.

— Очень рад видеть вас! Отлично помню Николая Александровича и личное знакомство с вами сочту за честь. Кстати, недавно из Петербурга прислан устав компании, там учтены и ваши предложения. Вот, посмотрите, — Белоголовый подал листы.

Бестужев пробежал глазами крупно отпечатанный текст и увидел строки о содержании парусных и пароходных судов, о торговле с иноземными странами. А предложение о развитии местных промыслов и промышленности было сформулировано довольно неуклюже: «Устройство для разработки местных произведений».

— Откуда вы знаете, что это предложил я? — спросил Бестужев.

— От Муравьева, еще перед отправкой в Петербург прошлой осенью Николай Николаевич лично вписал их. Я полностью поддерживаю вас, только о местных произведениях, мне кажется, говорить рановато. На первых порах главное — торговля.

— Но думать о развитии хозяйства и промыслов надо заранее, иначе потом торговать будет нечем. Скажите, пожалуйста, кто вошел в дирекцию?

— Директорами правления назначены Бенардаки и Рукавишников, кандидатами на этот пост — Невельской и Волконский-сын.

— Мишель?! Как же быстро летит время! Ведь он вырос на моих глазах, и вот — в списке столь уважаемых людей.

— Несмотря на молодость, Михаил Сергеевич выполнял самые серьезные поручения — сопровождал переселенцев, боролся с холерой, закладывал новые селения и дороги за Якутском, ездил по дипломатическим делам в Монголию.

— Да, мне это известно. Рад за него и его родителей. Сибирское детство пошло только на пользу.

— Ну как, привезли отчет?

— Да, конечно, и, кстати, хотел спросить, не вошли ли Зимин и Серебренников в правление?

— Они хоть и основали первую Амурскую компанию, в новое правление не избраны.

— И правильно, уж больно нерасторопны, недальновидны…

И тут, как на грех, в дверях показался Зимин. Трудно сказать, слышал ли он последние слова, но, увидев Бестужева, изобразил самое искреннее радушие и даже обнял его. Узнав, что он остановился у Кукеля, Зимин удивленно вытаращил глаза, потом шутливо погрозил пальцем:

— Опасный вы человек, все с начальством якшаетесь!

Зимин взял папку с отчетом и последними квитанциями и, сославшись на предпраздничные хлопоты, сказал, что рассмотрит все после торжеств.

Сестры не захотели оставаться на праздники. Путь предстоял долгий. Как бы не увязнуть в осенней распутице. На левый берег Ангары Бестужев переправил их на пароме-самолете, недавно устроенном тут инженером Либгартом. Прицепленный толстыми канатами к якорю на дне реки паром с помощью руля, используя напор течения, переплывал Ангару с одного берега на другой. Облокотившись на деревянные перила, сестры задумчиво смотрели на кристально прозрачную воду, слушая ее журчание за бортом.

— До чего же просто устроено! — сказала вдруг Ольга. — Брат Николай, наверное, оценил бы эту гениальную простоту.

— Удивительно, — грустно заметил Михаил. — Я тоже подумал о том же…

— Что тут удивительного, — сказала Мария, — мы прощаемся и невольно думаем о старшем брате, который заменил нам отца…

Расставание на левом берегу было коротким и не столь мучительным. Обо всем уже сказано, передумано. Мишель поцеловал сестер, усадил их в довольно просторный дормез, в котором можно было поочередно спать во время езды, и лошади рванули с места.

Бестужев долго смотрел вслед сестрам, и невыразимое чувство боли, вины перед ними овладело им. Как же это они, братья, не могли устроить их судьбы? Будь он постарше, обязательно свел бы с друзьями-офицерами. Елену, пожалуй, было бы непросто выдать замуж, красавицей не слыла, а вот Маша и Оля были вполне милые девицы. Такие стройные, осанистые в молодости…

Но что теперь думать об этом?..

Возвращение генерал-губернатора, ожидаемое со дня на день, все же оказалось неожиданным. Но еще более неожиданным было его поведение. Увидев триумфальную арку и толпу встречающих, услышав звуки оркестра Муравьев сошел с тарантаса, спустился с Дадешкилиани к Ангаре, сел в первую попавшуюся лодку и поплыл вниз по течению к своему дому, стоявшему на берегу реки в центре города. Однако весть о его приезде мгновенно разнеслась по городу звонким благовестом церковных колоколов. Когда Муравьев вышел из лодки, на берегу уже стояла большая толпа, и избежать торжественной встречи не удалось.