Александр Листовский - Солнце над Бабатагом

Он так ушел в себя, что не видел, как Файзи, присев у порога, следила за каждым его движением.

Вихров разложил шинель на полу и только сейчас увидел большое бурое пятно давно высохшей крови, расплывшейся там, где был ясно виден след от поясного ремня.

Файзи быстро сказала что-то Кариму-ака. Он кивнул головой.

— Ты что говоришь? — спросил Вихров, нахмурившись и с досадой ощущая, что голос девочки нарушил ход его мыслей.

— Я сказала дедушке, что вы очень внимательно рассматриваете шинель, — отвечала Файзи, видимо, поняв неудовольствие Вихрова. — Дедушка уже показывал эту шинель одному человеку, а тот посмотрел, бросил и ничего не сказал.

Вихров молча нагнулся к шинели и раздвинул ее полы. Разрез был разорван до самого хлястика. Это говорило о том, что басмачи тянули ее из рук в руки, деля добычу после убитого.

— Карим-ака, скажите, пожалуйста, откуда у вас эта шинель? — спросил глухо Вихров.

Глядя на побледневшее лицо командира и сам проникаясь тревогой, старик сказал, что шинель из Бабатага и выменял он ее у басмача на чалму для того, чтобы сделать седло для Нури.

Потом он вновь покопался в сундуке, достал старый замшевый кошелек, вынул из него скомканный клочок бурой бумаги и, подавая Вихрову, сказал, что нашел эту записку за обшлагом шинели.

В первую минуту Вихров не смог ничего разобрать. Записка была пропитана кровью и буквы расплылись. Но когда он рассмотрел ее перед электрической лампочкой, то сразу понял, что перед ним донесение. Теперь сверху можно было прочесть, «Комдиву 11-й кавалерийской Качалову. Из Бабатага. Высота 1988. 3 июня 1924 года».

Дальше текст смылся и представлял сплошное пятно.

«Комдиву Качалову, — думал Вихров. — Следовательно, донесение мог писать только кто-либо из командиров бригад. А кто был в Бабатаге в июне? — От внезапной догадки у него захватило дыхание. — Кто был ранен или убит в Бабатаге в июне двадцать четвертого года?»

— Лихарев, — произнес он чуть слышным голосом, теперь уже не сомневаясь в том, что нашел то, что так долго искал. — Лихарев, — повторил он. — Карим-ака, вы помните Лихарева?

— Катта командир? — спросил старик отрывистым шепотом.

— Да… Это его шинель. Теперь я хорошо помню… Тогда, ночью, ее забыли в горах…

Чувствуя, как что-то все сильнее сжимает ему горло, Вихров вышел во двор.

Быстро смеркалось, но над Бахшской долиной еще темнели угловатые контуры гор. В чистом небе висел неясный серп месяца.

Вихров стоял у дувала и с какой-то особенной точностью вспоминал слова Лихарева, сказанные им еще тогда, в Бабатаге: «А на Вахше электростанцию построим, осветим всю Бухару».

Бледный отблеск заката исчез за горами. На землю спустилась влажная мгла, насыщенная испарениями садов и полей.

И тут, в той стороне, откуда доносился из мрака глухой шум реки, вдруг вспыхнуло огромное зарево. Все засияло и осветилось вокруг. На всем громадном пространстве Вахшской долины зажглись огни. И тут и там высоко в горах, переливаясь, засияли голубые и золотистые звездочки.

Вихров, потрясенный, смотрел на раскрывшуюся перед его глазами картину. Ему чудилось, что, перебивая шум бегущей воды, работали, крутились турбины. Гул этот то замирал, то вновь нарастал, словно где-то вдали пульсировало большое могучее сердце.

Он стоял, слушал шум бегущей воды, а перед его мысленным взором проносились картины, давно ушедшие в прошлое.

Он вновь видел Лихарева, Маринку, Кондратенко и Суржикова. Видел всех тех, с кем были связаны дорогие сердцу воспоминания…

1949–1962, Москва.