Ясуси Иноуэ - Пещеры тысячи будд

Когда Синдэ сказал об этом полководцу, тот прохрипел:

– Дурень! Юань-хао вырежет весь род Цао в любом случае. Он заберет всех здоровых мужчин в армию, женщин сделает рабынями. А те ханьцы, которых заставят служить ему, сложат головы в битве с Поднебесной. Прошли времена Дэ-мина. Не важно, сдадутся Гуачжоу и Шачжоу или станут обороняться, результат будет один и тот же. Таков Юань-хао. И ради наших соотечественников мы должны покончить с этим чудовищем!

Чжу Ванли рассказал, что он и его люди уже видели главную армию тангутов в деле – во время длившихся почти целый год боев с туфанями. В захваченных туфаньских цзонгах тангутские солдаты убивали всех – стариков, женщин, детей – сотнями, тысячами. Для Западного Ся, являвшегося общим врагом империи Сун и туфаней, жестокость была необходимым условием выживания и окончательной победы. Грядущая резня ничем не будет отличаться от предыдущей. Полководец опять перешел на шепот, и Синдэ приблизил ухо к его губам.

Над городом сгустились сумерки, одичавшие воины, вернувшиеся после десяти месяцев, проведенных в сражениях, напились и принялись крушить все вокруг. Над площадью у городской стены разносились свирепые пьяные выкрики.

– Пусть солдаты спят не в казармах, а здесь, – приказал Чжу Ванли. Он не хотел, чтобы его люди, еще пахнувшие кровью врагов, утратили боевой дух. – На рассвете собери всех защитников города и людей Яньхуэя и прикажи им надеть полное обмундирование. Пусть вооружатся луками и запасутся стрелами. Встретим полчище Юань-хао достойно.

Чжу Ванли поднялся с походной скамеечки, прошел сквозь ряды солдат и направился к своему особняку. Синдэ последовал за ним, надеясь расспросить о том, как они нападут на Юань-хао и как расставить войска для грядущей битвы.

Когда полководец приблизился к дому, ему навстречу бросилась Цзяо-цзяо. Чжу Ванли нежно взглянул на нее и что-то прохрипел, но девушка, конечно, не поняла его. Синдэ показалось, что Чжу Ванли позвал «Цзяо-цзяо», но он больше не слышал того ласкового тона, которым когда-то говорил с ней грозный военачальник.

Синдэ оставил Чжу Ванли на попечение прислужницы и поспешил к Янь-хуэю, чтобы сообщить ему об эвакуации гражданского населения до наступления утра. Синдэ сказал, что в городе может разгореться бой, но умолчал о подробностях. Он ожидал, что от страха Яньхуэй потеряет сознание, но выражение лица правителя почти не изменилось, он спокойно кивнул:

– Согласен. Если мы выведем людей из Гуачжоу, то избежим столкновений между мирными жителями и тангутскими солдатами. Тогда этот город, храмы и сутры не будут сожжены.

Яньхуэй тут же позвал советников и велел им обнародовать указ всем жителям покинуть свои дома.

До наступления полуночи у Синдэ было много дел. Одна только раздача оружия из арсенала требовала помощи тридцати воинов. Работу закончили поздно ночью. Город затих. Синдэ ожидал увидеть повсюду смятение, услышать топот сотен ног, шум сборов, и ему показалась странной эта мертвая тишина. Он вновь отправился к Яньхуэю. В огромном дворце тоже было тихо. Когда Синдэ вошел, Яньхуэй сидел в большом кресле посреди ярко освещенного свечами зала и как будто пребывал в забытьи. В воздухе витал горький запах горящего конопляного масла.

Синдэ осведомился, все ли горожане оповещены.

– Я обо всем позаботился, – ответил Яньхуэй.

– Но в городе так тихо… Похоже, люди не собираются уходить.

Яньхуэй прислушался и молча вышел из зала, чтобы подняться на сторожевую башню. Через несколько минут он вернулся.

– Ты прав. В городе тихо. Это очень странно.

Синдэ спросил, почему сам Яньхуэй не готовится уходить. Правитель рассеянно махнул холеной рукой:

– Я могу уйти один в любое время. Сложно решить, какие предметы во дворце самые ценные. До рассвета так мало времени…

Синдэ позвал придворных советников – хотел убедиться, что до жителей доведен приказ покинуть Гуачжоу. Его заверили, что глашатаев уже разослали по главным площадям, но он, рассудив, что нельзя полагаться только на государевых слуг и что до предместий вести не скоро доберутся, велел своим людям кричать на всех углах о немедленном отступлении. Однако даже так не удалось оповестить сразу всех горожан. А поскольку приказ исходил не от самого Яньхуэя, многие просто не верили. Лишь ближе к рассвету, когда на ночном небе появилась светлая полоса, в Гуачжоу началось оживление. Мужчины и женщины выбегали из домов, поднимали руки к небу и садились на землю, иные дико кричали, метались по улицам.