Ясуси Иноуэ - Пещеры тысячи будд

Через три дня марша по пустыне войско выбралось на травянистую равнину у берега полноводной реки. А за рекой опять простерлась пустыня. Еще через три дня авангард встретили соляные болота. Было невозможно определить, где они заканчиваются, но дорога по окоему одного из них растянулась по меньшей мере на тридцать ли, а земля на подступах была белой, словно схваченной морозом, и густо поросшей тростником.

На смену болотам вновь пришла пустыня, и вот впереди, на юго-западе, открылись заснеженные вершины гор. Теперь на пути воинам то и дело попадались рощи и селения. На пронизывающем ветру покачивались голые абрикосовые деревья.

Через восемь дней после выхода из Ганьчжоу тангуты вступили в Сучжоу. Естественно, они ожидали, что им предстоит битва и долгая осада, но не встретили ни одного солдата вражеской армии. Сучжоу населяли в основном уйгуры, большинство из которых не понимали по-ханьски. Это был последний оплот уйгурского царства, уже лишившегося Ганьчжоу, но все воины почему-то покинули город, и армия Западного Ся заняла его без потерь.

С высокой крепостной стены можно было увидеть заснеженные вершины гор Цилянь на юге, а на север катило желтые волны дюн песчаное море. В городе был большой источник с прозрачной сладкой водой, на его берегах росли вековые ивы. Со времен династии Хань вода этого источника использовалась для приготовления вина, и говорили, что она «полна жемчуга, а по вкусу сравнится с вином».

После прибытия в Сучжоу Синдэ обнаружил, что Ганьчжоу и Лянчжоу, которые он некогда считал захолустными поселениями, были более цивилизованными, с лучшими условиями жизни. В самом Сучжоу еще можно было существовать, но за городскими стенами начиналась смертоносная пустыня, описанная поэтом так: «Голые равнины на десять тысяч ли в округе, и ни дымка не видно, ни души».

В Сучжоу Синдэ часто охватывала тоска по родине, но ему казалось, что он не имеет права грустить по просторам Поднебесной. Утешение цзюйжэнь, как и прежде, находил в книгах. Читая летописи Ранней и Поздней Хань, он узнал о Чжан Цяне и Бань Чао. [29]Тысячу лет назад Бань Чао покинул столицу с тридцатью шестью соратниками, а дальний Западный край, [30]где он всю оставшуюся жизнь сражался с варварами, лежал в тысяче ли от Сучжоу. В конце жизни, когда Бань Чао совсем уж истосковался по Поднебесной, он написал государю: «Нижайший подданный не питает надежды вернуться и править Сучжоу, слуга недостойный и мечтать-то не смеет прожить еще немного, а коли проживет, так лишь для того, чтобы снова узреть перевал Юй-мынь». Этот перевал находился в ста двадцати ли к западу от Сучжоу.

После знакомства с уйгурской царевной у Синдэ пропало всякое желание возвращаться в Поднебесную. Порой его посещала ностальгия, но, не успев вволю попечалиться, он смирялся с мыслью, что ему суждено отдать свою жизнь здесь, в этом суровом приграничном краю.

Когда передовая армия Западного Ся разделилась на два войска и Чжу Ванли был назначен командующим одного из них, Синдэ тоже получил повышение. Он стал советником Чжу Ванли и на этой должности приобрел больше свободы, чем знал, будучи простым всадником, в промежутках между боями. В сражениях же все осталось по-прежнему: Чжу Ванли и Синдэ шли в бой наравне с рядовыми ратниками.

Смерть уйгурской царевны сильно повлияла на Синдэ. Он заинтересовался буддизмом. Раньше – в годы ученичества, в Бяньляне, в Синцине – эта религия совершенно не привлекала его. Он презирал монахов с их бритыми головами и в алых одеяниях: за всю жизнь они не удосужились прочесть ни единого столбца из сочинений великого Конфуция и Мэн-цзы, Синдэ раздражали их разговоры о нирване, казавшиеся ему пустой болтовней. В Сучжоу же он вдруг начал замечать, что в самой глубине души медленно, но верно зреет стремление постичь тайну вечного бытия. Его охватило неодолимое желание пасть ниц перед Высшей Истиной. Синдэ самому было сложно поверить происходящим в нем переменам, однако он понимал, что причиной всему стала смерть уйгурской царевны.

А смерть всегда была рядом, пока он находился в неспокойных приграничных землях. Почти каждый день Синдэ видел, как гибнут люди. Вражеские стрелы, неведомые недуги – здоровый человек внезапно умирал, проболев всего одну ночь; вокруг городов в песке лежали человеческие кости. Синдэ задумался о суетности человеческой жизни, которая проходит в страданиях и исчезает бесследно, о тщете устремлений, бессмысленности деяний. Будда знал ответы на все вопросы, только он мог помочь тому, кто пытался отыскать свое истинное предназначение. И Синдэ увлекся учением Шакьямуни – после того как услышал проповедь ханьского монаха о «Лотосовой сутре» перед большой толпой, собравшейся у буддийского храма в Сучжоу. Затерявшись в задних рядах, Синдэ тогда навострил уши. Он не видел самого монаха, но его голос отчетливо разносился над толпой: «Возводите храмы и монастыри, жгите благовония день и ночь. По небу пролетят облака, посланники благой вести, и явятся иные добрые знамения. Божества-дева сулят нам священную защиту, отшельники и боддхисатвы несут спасение, будды даруют воодушевление. О, ослепительный свет от лика Будды, озари страждущих! Наше стремление к Просветлению крепнет. Скоро все постигнут истину Учения, и остановится колесо сансары…»