Евгений Салиас - Петровские дни

— Что ты? — бесстрастно, как человек, которому от горя не до мелочей обыденной жизни, произнёс Сашок.

— Я к вам… По делу к твоему сиятельству. Прости, Александр Никитич, — заговорил Тит. — Я из любви. Ей-Богу. Сейчас умереть, коли лгу. Жалостно мне смотреть. Ну вот я по любви и положил прийти.

— Ну что же тебе! — воскликнул Сашок. — Ты совсем чурбан! Нешто можешь ты меня утешить, что ли?

— Могу.

— Что-о?! — протянул Сашок, удивлённый глупостью малого и рассерженный.

— Могу. Прямо обещать не могу. А всё-таки испробовать могу. Дозволишь?

— Что? Олух! Что тебе дозволить!

— А вот чтобы выгорело дело, стало быть, желание твоего сиятельства на лад пошло. Может быть, у меня через бабусю и выгорит дело. Только разреши.

— Пошёл вон! — вспыхнул Сашок.

— Ты не серчай. Ей-же-ей! Пред Господом Богом божусь, что бабуся барыньке одной скажет всё, пояснит. А барынька своей приятельнице, а энта у самой служит у царицы. А потому может князю Александру Алексеевичу всё сказать, попросить. Барыня бабусе сказывала: какое, сказывала, у тебя дело, старуха, ни будет, ты мне говори, а я для тебя всё сделаю. Ей-Богу, Александр Микитич, не вру.

Сашок помолчал, глядя в лицо своего конюха, и вдруг ему показалось, что молодой малый не дурак и не безумный, а только не умеет объясняться толково. Он встал и, подойдя к Титу, засыпал его вопросами. Тит отвечал толково. Выведал что-то удивительное.

— А приятельница этой самой барыни при царице состоит? — спросил наконец Сашок в третий раз.

— То-то, да!

— И обещала твоей бабушке через эту приятельницу всё, что ни спроси, сделать?

— Ну да. Вот я и говорю твоему сиятельству, — начал Тит, но Сашок перебил его:

— И выходит толк из того, что твоя бабушка эту барыню просила?

— Завсегда! — оживился Тит. — Как по щучьему веленью. Раз было про огород… А там Матюшка на волю вышел, хоть господа его, Орловы, не хотели.

— Погоди болтать, — сказал Сашок и стал снова расспрашивать конюха. Наконец, поразмыслив, молодой человек вспомнил пословицу: "утопающий за соломинку хватается", и соломинка, бывает, помогает. И Сашок решил, чтобы наутро Тит шёл к своей старой прабабушке, всё ей рассказал и просил помочь. "А там будь что будет!"

Наутро парень был уже в Петровском и, расцеловавшись со старухой и с сестрой, тотчас же заявил:

— Ну, бабуся, я к тебе с поклоном! Что хошь делай, а помоги! Коли поможешь, то моё тебе будет вечное спасибо.

— Что такое? — удивилась Параскева.

— А вот, слушай!

И Тит подробно рассказал всё, что произошло в доме: как князь баловался, барыньку в карты выиграл, как за этой барынькой приезжал её благодетель, клянчил, просил князя отпустить её, а князь упёрся: выиграл — и шабаш! А там слово за слово они шибко разругались. Затем Тит описал подробно и даже картинно, со слов дворовых людей князя, как приезжала важная барыня в карете — тоже княгиня да ещё и генеральша и как она не только криком кричала в доме, всех ругала и поносила, а чуть не дралась и чуть самого князя не треснула. Собиралась тоже зачем-то ворота ломать.

Параскева таращила свои старые глаза и головой качала.

Затем Тит ещё подробнее передал, что приключилось вследствие ссоры князя с княгиней, как ему пришлось уступить и у него чуть не силком выигранную барыньку увезли. Оказалась она сестрицей генеральши.

— А в конце концов, — прибавил Тит, — мой Александр Мититич чуть не разливается, плачет. Благодетель-то, выходит, который князю всяких продерзостей наговорил, — родной дядя его невесты. Князь теперь на дыбы: не хочу, чтобы женился! Квощинские господа всё разливаются, а коли не разливаются, то так горюют, что смотреть жалко. А Александр Микитич ничего не может. Дядюшка приказывает — плюнь на них и женись на другой. А эта другая верхом на стуле катается! Ну, ради Создателя, помоги! Я вот тебе в ножки поклонюсь!

И Тит, привстав, действительно согнулся, тронул пальцем пол. Лицо его было не только серьёзно, но неподдельно грустно.

— Помоги, бабуся!

— Да что ты, дурак! Белены там в Москве объелся, что ли? Как же я помогу?

— Можешь, бабуся! Помнишь ты, что мы рассуждали про Матюшкину волю, что всё это твоя барыня московская состряпала, потому что недалече от царицы состоит. Ну вот ты опять помоги!

— Да как, глупый?

— Повидаешь её, скажи ей! Когда ты её повидаешь?

— Да, должно, скоро опять повидаю.

— Ну вот и скажи! Всё, что я тебе расписал, ты и ей распиши. Да и проси. Хоть в ноги кланяйся!

— Да о чём, дурак?