Эльдар Саттаров - Чао, Вьетнам

Этот новый вид ревизионизма, при котором рыночные механизмы были поставлены на службу возглавляемому компартией государству, принес с собой небывалое ускорение производительных сил. С этих пор в официальных левых партийных доктринах разных стран рыночный социализм все чаще стал фигурировать как начальный этап перехода к зрелому социалистическому обществу, а затем и к коммунизму, «когда в магазинах все будет бесплатно». Это было так далеко от марксистско-ленинской экономики, которую я изучал в Плешке, что я отчетливо понял: времена меняются безвозвратно, еще более безвозвратно, чем после XX съезда КПСС.

Однако гораздо больше я был поражен, когда прочитал на страницах «Нян-Зан» статью неутомимого Хай Чынга о том, что схожие экономические реформы на моей родине были с энтузиазмом поддержаны генералом Зиапом! Едва успев разбить армии красных кхмеров и Китая, он сменил пост министра обороны на позицию заместителя премьер-министра и вплоть до пенсии работал в кабинете, проводившем политику так называемой «экономической открытости». Зиап, один из главных борцов против капитализма нашего времени, все-таки считал, что рынок можно использовать как инструмент для достижения социалистического общества в современных условиях глобальной экономики, что социализм можно и нужно сохранить там, где это возможно, что страной должен править рабочий класс, представленный партией, в которую Зиап верил свято. Товарное производство перешло в руки частников, и это подстегнуло экономический рост, несмотря на удушающее эмбарго, мстительно наложенное на Вьетнам проигравшей стороной великой войны. Кстати, в США к тому времени чувства ущемленной национальной гордости стали настолько сильными, что там даже начали снимать пропагандистские фильмы, в которых американцы обязательно побеждали вьетнамцев. Это было нечто вроде «альтернативной истории» со счастливым концом. Все-таки недаром Голливуд называют «фабрикой грез».

Когда Зиап вышел на пенсию, Хай Чынг взял у него эксклюзивное интервью для своего журнала. Я узнал на фотографиях, сопровождавших статью, постаревшего, но по-прежнему сильного и бодрого генерала с умным и проницательным взглядом. Он позировал на фоне своего сада, полного пунцовых орхидей, должно быть напоминавших ему о поле битвы в Дьенбьенфу. Теперь, в мирное время, его больше всего беспокоили вопросы экологии и коррупции, и он высказал намерение продолжать общественную деятельность и бороться пером. Старик не сдавался.

С тех пор как во Вьетнаме была объявлена политика обновления, к нам с Баком начали поступать все новые и новые подтверждения того, что органы госбезопасности на нашей родине окончательно и бесповоротно закрыли дела против бывших «врагов народа», включая дела на «людей Ши Таня» и «людей Чан Ван Ча». Перейдя к мирному строительству, молодая республика была гораздо больше заинтересована в иностранных инвестициях, чем в старых идеологических разногласиях и внутрипартийных чистках. Не только «ревизионисты», но и политические эмигранты из США и Франции, сторонники марионеточных режимов, даже те, кого раньше объявили бы военными преступниками, теперь беспрепятственно въезжали в страну по туристическим визам, праздновали на родине Тет и свои семейные праздники, навещали могилы предков. Теперь единственным препятствием для выезда во Вьетнам оставалась линия советского КГБ. Мне было по-прежнему запрещено выезжать за рубеж, впрочем как и большинству советских граждан. Более того, я уже несколько лет не мог добиться советского гражданства и членского билета КПСС – мне это нужно было в карьерных целях, для того чтобы возглавить наконец какое-нибудь предприятие в огромной сети народного хозяйства, как я давно того заслуживал. Пока меня предпочитали держать в замах и политэмигрантах.

После того, как моя многострадальная страна одержала очередные победы в войнах против армии Пол Пота и полчищ Дэн Сяопина, а в Москве, несмотря на беспомощный бойкот реакционеров, проходила Олимпиада, мы получили новую квартиру, ближе к центру города. Здесь не было яблонь и цветущего урюка, но во дворе росли высоченные тополя, а сразу за домом зеленели дубовые и березовые деревья местного сквера, занимавшего целый квартал. По вечерам этот сквер заполняли клубы дыма, запахи анаши и дешевого портвейна. К своему удивлению, я начал замечать, что почему-то именно сейчас, когда страна добилась относительного благосостояния, у молодежи начали резко изменяться ориентиры и жизненные установки. Вместо того чтобы брать пример с героев прошлых лет – Стаханова, Жукова, Гагарина, – пацаны теперь брали за образец для подражания каких-то тунеядцев, социальных паразитов и дебоширов, нередко отсидевших срок в местах лишения свободы. Блатная романтика оказалась настолько заразительной, что весь город разделился на враждующие районы, контролируемые группировками, которыми исподволь заправляли повзрослевшие хулиганы. Бывало, проходя по парку с детьми, услышишь какой-то гомон, а это компания здоровых лбов вперемешку с малолетними пацанятами заняла полянку за кустами, рассевшись там в обширный круг на корточках, обсуждая что-то своими нетрезвыми, развязными голосами, сводя какие-то одним им известные счеты.