Иван Вазов: Под игом

Изображение быта означает для Вазова показ пробуждения общества; все бытовые сцены, все события и происшествия, все действующие лица увидены с одной определенной позиции — позиции подготовки к восстанию. Это придает произведению особую целенаправленность, единую идейную и эмоциональную атмосферу, динамичность повествования и композиции. Действие развивается стремительно: появление Кралича в первой же главе; насилия двух турок и их убийство Огняновым на мельнице; новые моменты в борьбе народа против угнетателей в главах «Ночь продолжается», «Письмо» и «Геройство». Мы все больше погружаемся в патриотически-революционную атмосферу эпохи, наблюдаем рост революционного сознания, нас волнует взрыв патриотических чувств, готовность этих людей к борьбе и самопожертвованию. С замечательным мастерством художника-реалиста Вазов в главе «Волнения Рады» раскрывает надежды и мечты о близком освобождении; в «Представлении» рисует подобную внезапной грозе вспышку революционного воодушевления; в спорах и разговорах главы «В кофейне Ганко» показывает, насколько созрела идея борьбы за свободу; в главах «Победители угощают побежденных», «Два полюса», «У ствола», «Новая молитва Марко» и других воссоздает конкретные эпизоды подготовки восстания.

В этих главах нарисованы незабываемые картины — живые, впечатляющие глубиной жизненной правды. Лучше всего раскрыты здесь и человеческие образы, начиная с героических фигур Огнянова и Соколова и кончая врагами и предателями — такими, как чорбаджи Юрдан Диамандиев и Кириак Стефчов. Правдивость и живость изображения достигаются и посредством введения многочисленных бытовых подробностей, помогающих воссоздать обстановку и атмосферу эпохи. Вазов прекрасно знает время, которое описывает, он современник этих событий и людей, он сам вырос и сформировался в этой среде. Он сумел увидеть и ощутить не только величие исторического момента, но и мещанскую ограниченность населения провинциального городка. Жизнь предстает в романе и со своими героическими чертами, и с комичными проявлениями провинциальных нравов. Писатель смеется над ними — отсюда свежий, чистый юмор нарисованных им картин. Великое и мелкое дано в нерасторжимой связи — и это бесконечно увеличивает жизненную правдивость романа, освобождает его от искусственного, внешнего пафоса и схематизма.

Чем глубже знакомит нас роман с революционным кипением той эпохи, с обстановкой, в которой шла подготовка Апрельского восстания, а затем и с эпизодами самого восстания, тем острее встает перед нами вопрос о том, насколько верно отношение Вазова к эпохе и крупным историческим событиям его времени. Мы наталкиваемся на нередкий в истории литературы парадокс: художник-реалист порой опровергает мыслителя. То в авторском тексте, то в речах кого-нибудь из героев (особенно в словах Бойчо Огнянова) Вазов изображает революционное движение как дело всех общественных классов, как результат некоего объединения всех национальных сил: «Всюду со стихийной силой проникали освободительные идеи, охватывая все и всех — и горы, и равнины, и хижину, и келью отшельника. Даже чорбаджии, этот заклейменный класс, постоянный тормоз поступательного движения народа, — поддались обаянию идеи, волновавшей умы окружающей их среды. Правда, они принимали только очень небольшое участие в патриотическом движении, но и не препятствовали ему, не становились на путь предательства. Предательство, подлость со стороны всех и вся явились уже после катастрофы как ее неразлучные спутники, ее исчадия…Напрасно некоторые в ущерб исторической истине и не беспристрастно пытались приписывать это всеобщее воодушевление только тем слоям населения, ноги которых были обуты в царвули» [4] Царвули — крестьянская обувь из сыромятной кожи. (Глава «Опьянение народа»).

Последние слова имеют в виду книгу Захария Стоянова «Записки о болгарских восстаниях» — самое замечательное произведение болгарской мемуарной литературы, великолепное изображение национально-освободительного движения 70-х годов прошлого века и, в особенности, Апрельского восстания. Захарий Стоянов в известной мере недооценивает участие интеллигенции в восстании, и в этом отношении Вазов прав. Но с другой стороны, Вазов в своих теоретических рассуждениях представляет восстание как общенациональное, надклассовое движение. Однако конкретное изображение исторических событий в романе опровергает автора. В образах чорбаджи Юрдана Диамандиева и его зятя Стефчова он весьма убедительно показал противодействующие, контрреволюционные силы. Силы эти принадлежат к четко определенной классовой среде — крупных торговцев, богатых землевладельцев. Употребляемый Вазовым термин «чорбаджия» следует толковать по-разному в разных конкретных случаях — он не всегда обозначает у Вазова представителя класса крупных землевладельцев, ростовщиков, эксплуататоров крестьянского населения, приближенных турецких властей и ее орудий — типа чорбаджи Юрдана Диамандиева. «Чорбаджиями» зовутся и Марко Иванов, и Мичо Бейзаде, средней руки торговцы и рядовые горожане; в данном случае слово «чорбаджия» является скорее почетным званием. Но подлинные чорбаджии изображены как враги восстания. Таким образом, Вазов-художник сумел показать социально-классовые корни революционного освободительного движения.