Иван Вазов - Под игом

— Господа, смилуйтесь над старым человеком… Я хворый, кости болят… Нынче прямо с ног валюсь после работы… Позвольте мне лечь спать… не позорьте.

Но это было все равно, что говорить с глухими.

— Ну, неси, неси скорей водки, хозяин, нам пить охота, — зарычал хромой. — Много мелешь, недаром на мельнице живешь!.. Ступай за водкой!

И он подтолкнул старика к двери.

— Я в такое позднее время никуда не ухожу с мельницы, — глухо проговорил мельник, — оставьте меня в покое.

Тогда оба турка сбросили личину добродушия, и их хищные взгляды, как стрелы, вонзились в мельника.

— Ах ты, свинья! Он еще огрызается! А это видел? — рявкнул Эмексиз, обнажая свой ятаган. Глаза его налились кровью.

— Хоть убейте, а ребенка я не оставлю! — проговорил мельник тихо, но с решительным видом.

Эмексиз встал.

— Топал-Хасан, [15] Топал-Хасан — хромой Хасан. выгони отсюда этого пса, чтобы мне не пачкать ножа.

Хромой кинулся на мельника, сшиб его на пол у самого порога и, пиная ногами, стал выталкивать за дверь. Но мельник вскочил и стремительно бросился назад, внутрь мельницы, с криком:

— Сжальтесь! Сжальтесь!

Марийка проснулась от шума и в испуге вскочила с постели. Увидев обнаженный ятаган Эмексиза, она закричала и кинулась к отцу.

— Смилуйтесь, господа, пощадите! — кричал несчастный отец, обхватив руками дочь.

По знаку Эмексиза сильный Топал-Хасан, как тигр, набросился на мельника сзади и вывернул ему руки за спину.

— Так, так, Топал-Хасан, давай-ка свяжем эту старую мельничную крысу; раз уж ему так хочется, пусть останется и поглядит на представление… Поделом ему, дураку… Свяжем его, потом подожжем мельницу; тогда сами на него полюбуемся.

И, не обращая внимания на крики мельника, разбойники стали привязывать его веревкой к столбу.

Мельник, обезумев от ужаса при мысли о том, что ему предстояло увидеть, кричал как зверь, призывая на помощь, хоть и знал, что в этой глуши спасения ждать неоткуда.

Вся в слезах, Марийка распахнула дверь и тоже стала звать на помощь. Но ей ответило только эхо.

— Эй ты, мельничиха, ни с места! Ты нам сейчас понадобишься! — крикнул Эмексиз и, боясь, как бы она не убежала, схватил ее и оттащил в глубь мельницы, потом бросился на подмогу к Топал-Хасану.

— Смилуйтесь! — взывал в отчаянии мельник. — Люди, спасите! Неужто некому помочь?.. Марийка, сюда!.. — дико кричал он, не сознавая, что просит помощи у слабой девочки.

Все это время Кралич стоял как громом пораженный, следя за сценой, разыгравшейся у него на глазах; ноги его дрожали, волосы шевелились на голове, по спине бегали мурашки.

Все, что он увидел и пережил в этот вечер, начиная со своего вторжения во двор Марко и до этой минуты, было так неожиданно и страшно, что ему казалось, будто он видит сон. Свист пуль и раскаты грома все еще звучали у него в ушах. Мысли его путались. Сначала он подумал, что турки пришли за ним и судьба его решена. Сознание своей полной беспомощности убило в нем энергию — ее хватило бы лишь на то, чтобы отдать себя в руки турок и тем самым избавить мельника от наказания за укрывательство беглеца. Но когда стало ясно, что ему предстоит увидеть нечто гораздо более страшное, чем все, что он видел раньше, когда он услышал, как мельник зовет на помощь Марийку, кровь у него вскипела от бешеного гнева и ярости. Ему еще не доводилось биться не на жизнь, а на смерть, но в этот миг турки показались ему ничтожными, как мухи. Усталости, бессилия, колебаний как не бывало. Кралич машинально протянул руку, поднял топор и, выскочив из своего убежища, пробежал, пригнувшись, за мешками с зерном; потом выпрямился, бледный как мертвец, и, кинувшись к Эмексизу, вонзил топор ему в затылок. Все это он проделал как во сне.

Турок, не успев вскрикнуть, рухнул на пол.

Внезапно увидев перед собой нового и опасного врага, Топал-Хасан бросил веревку, которой привязывал мельника, выхватил пистолет и разрядил его в Кралича. Мельницу заволокло дымом; от выстрелов лампа погасла, и все погрузилось в кромешную тьму. И вот во мраке началась смертельная схватка: в ход пошли руки, ноги, ногти, зубы. Дерущиеся — сначала двое, потом трое — катались но полу, раздирая ночную тишину дикими криками, пыхтением, стонами, которым вторил яростный лай гончей. Топал-Хасан, сильный как бык, отчаянно боролся со своими двумя противниками, а тем надо было победить во что бы то ни стало, иначе им грозила гибель…

Наконец лампу снова зажгли. Топал-Хасан еще корчился в предсмертных судорогах, но вскоре затих и он, — во время борьбы Краличу удалось дотянуться до его кинжала и перерезать противнику горло. Турки лежали мертвые в луже крови.