Владислав Ванчура - Картины из истории народа чешского. Том 1

Однако стоило епископам вступить в залу, стоило протянуть руки к церковным облачениям, князь Вацлав обернулся к ним и повелел остаться на своих местах. А сам вместе с Болеславом прошел в соседнюю залу.

Некоторое время спустя — ровно столько требуется, чтобы надеть торжественные одежды и приготовить душу к обряду, — возвратился Вацлав в сопровождении двух диаконов восточных и молодшего брата.

Опустившись на колени и снова поднявшись, он поднес к своим глазам Евангелие на старославянском языке и стал служить необычную мессу. И слышен был его глас, звонкий и взволнованный. Слышны были и голоса диаконов и голос Болеслава, вторивший гласу первому и сливавшийся с ним воедино.

Именно в эти минуты король Генрих, погруженный в себя, размышлял о душе Вацлава, и как раз в это время в его покои пробились звуки престранного пения и слов, которых он не мог разобрать. И все-таки они увлекли его! Король встал и, направив шаги в ту сторону, откуда слышалось песнопение, дошел до места, где оно творилось. Чрез растворенные двери можно было видеть князя Вацлава и его брата, и тех двух диаконов, что прислуживали им. Король остановился. С удивлением прислушался, недоверчиво взглянул на пышные ризы, драгоценные украшения и Евангелие.

Пока минута за минутой текло время, пока оставался недвижным король, несколько ошеломленных латинских священнослужителей направились к выходу. Они удалялись крадучись, незаметно делая шажок за шажком. Вышли — и словно вовсе не стало их; лишь когда повеяло свежим деревенским ветром, осмелились они вздохнуть и заговорить. Скорее всего, это были люди возвышенного духа и редкого благородства (некоторые из них удостоились княжеской приязни и расположения короля), преимущественно вышедшие из монашеского сословия, по роду своему либо по возрасту удостоившиеся различных высоких званий, ну да это не суть важно. Ум их занимала теперь мысль весьма немудреная. Блеск завораживал их, а славное имя князей и изумление короля приводили в трепет. И вырос в их глазах Вацлав, и возвысился князь Болеслав, внушая страх. Когда же снова развязались у них языки, забормотали святые отцы сбивчиво и приглушенно.

Один из них был космат, а другой — лыс. Первому удалось спастись, спрятавшись в безопасном месте, когда разбойники-норманны спалили его монастырь на реке Рейн, другой, чтобы избежать нападения сарацинов, пересек Альпы, третий бежал из Прованса, четвертый — из Швейцарии, десятый — из Франции, и ничего не связывало их, кроме ужаса перед вторжением воинственных мадьяр, норманнов или датчан.

Ничто не связывало их, только страх да еще вера в единого Бога и страстное желание сберечь свою жизнь, укрывшись за чередой поросших лесом холмов в этом хлебосольном краю, где чужеродцев привечают любовно и ласково. В годы княжения Вацлава жили они в мире и покое. Князь прислушивался к их мнениям, и — согласно его воле — христианские нравы, которые они принесли с собою, почитались здесь как единственные и исключительные. Они наблюдали рост и укрепление христианского влияния, были свидетелями падения Драгомиры и отступления языческих богов, узрели зарю Запада над темной еще землей и с восторгом внимали глаголу латинского богослужения. Все это укрепляло их уверенность в своих силах. И казался им Вацлав князем добрейшим, и полагали они, что могут угадать любое движение его души. Полагали, как взрослые, руководящие первыми шагами ребенка, что Вацлав и всегда будет следовать по их стопам. Эта вера угнездилась в их мыслях, эта убежденность обитала вокруг, но внезапно все вместе с добрыми надеждами куда-то ушло. Откуда-то издали зазвучал глагол латинского богослужения, ложились на восходящее светило тени, и в объятиях этих теней где-то беспредельно далеко угадывался князь Вацлав. Он стал непредсказуемым, чужим для чужестранцев. Отвергающим их. Даже король при виде князя едва сдержал удивленный возглас; само богослужение преображалось в славянских песнопениях. Неожиданное превращение Вацлава смутило прелатов, стеснило им грудь и убавило силы в их голосах. Они переговаривались шепотом. В смятении пожимали плечами, из опасения избегая смотреть в сторону княжеских покоев.

Меж тем Вацлав закончил обряд и, сняв церковные одеяния и отложив византийские украшения, заговорил с королем. Не прекращая беседы, они подошли к прелатам, и тут князь, обратясь к ним, молвил такие слова:

— Земли западные и земли восточные сходятся в одном месте, и место это — в пределах моего обзора. Оно — в этом краю, который я вижу окрест себя. Оно — там, куда ни обернусь. Я вижу ангела, летающего по мою правую и по мою левую руку. Я вижу ангелов, витающих в просторах этого места. И я вижу у них под ногами храм, вижу храм и свод для собраний. Я вижу строение в новой манере и искусности, я вижу храм, о коем вел речь монах с западной стороны, и храм этот полнится сокровищами, которые унаследовал я от отца моего и которые усердно и бережно храню.