Зигфрид Обермайер - Под знаком змеи.Клеопатра

Царица была одета так же, как и ее придворные дамы: на ней был светло-желтый пеплос с поясом, перехваченные красной лентой волосы собраны сзади в пышный узел. Но, несмотря на такой скромный вид, любой понял бы, что перед ним царица, повелительница, имеющая неограниченную власть над людьми и вещами — здесь, во дворце, и за его пределами, по всей стране.

Она снова села и спокойно посмотрела на меня.

— Странно, что теперь, когда осталось так мало времени, я совсем не берегу его. Сегодня утром я целых два часа просто бродила по дворцу и рассматривала все — вот как сейчас. Обычно ведь торопишься и проскакиваешь мимо всей этой мебели, статуй, картин, колонн, мозаик и надписей. Пользуешься кувшинами, кубками, ложками, ножами и тарелками и даже не разглядишь их как следует. А ведь на каждую из этих вещей мастер потратил много времени, стараний и любви, чтобы они могли радовать людей и украшать их жизнь.

Она улыбнулась.

— Мне нужно было прожить тридцать девять лет, чтобы понять это. И теперь, дорогой Гиппо, вопрос в том, позволит ли мне Тихе, эта своенравная дочь Зевса, дожить свой сороковой год. Я рождена в царском дворце, меня качали в пурпурной колыбели, я с юных лет носила корону и я хотела бы умереть как царица. Возможно, существуют правители, которых тяготит их корона и которые предпочли бы жить частной жизнью. Но я к таким не отношусь, я всегда с удовольствием носила обруч с уреем. Мне и сейчас кажется, что он на мне — невидимый…

Она слегка коснулась пальцами лба.

— Да, Гиппо, мы оба живем под знаком змеи: для тебя — это змея Асклепия, священный символ врачей, а для меня — урей, символ царей Египта. Я не наскучила тебе?

— Я мог бы слушать тебя целыми днями, царица, — сказал я в восхищении. — Ты говоришь о вещах, которые всем известны, но они приобретают при этом волнующую новизну.

Она тихо засмеялась.

— Ах, Гиппо, если бы я не знала, что из тебя никогда не получится настоящий придворный, я могла бы принять твои слова за лесть. Но я знаю, что ты действительно так думаешь, и поэтому мне очень приятно. Ну хорошо, а теперь поговорим о тебе и твоей профессии. Врач призван побеждать болезни, изгонять их из тела пациента прежде, чем они приведут к смерти больного. Так ведь?

— Да, царица, можно сказать и так.

— Хорошо. Ты уже много лет был моим лекарем, правда, я почти не болела и не нуждалась в услугах врача. Но теперь ты скоро понадобишься мне, потому что я вижу, что на меня надвигается болезнь — мне грозит жизнь без короны. Для меня это все равно, что для воина лишиться руки, которой он держит меч, или для скульптора потерять пальцы, это все равно, что лишить чтеца дневного света. То, что за этим последует, уже нельзя назвать жизнью — это только бессмысленное существование, хуже, чем болезнь. Если дело дойдет до этого, дорогой Гиппо, то ты должен будешь исцелить эту болезнь и избавить меня от бессмысленного прозябания, короче говоря, ты должен будешь лишить меня жизни, потому что тогда она превратится в болезнь.

Я понял, что она от меня хотела, но мне стало так страшно, что я смог только глупо спросить:

— Жизнь — это болезнь?

Она погрозила мне пальцем и гневно наморщила лоб.

— Ты прекрасно понял меня, мой дорогой. Я могу сказать по-другому, и это будет приказ. Выясни, каким образом я, если понадобится, смогу умереть быстро и безболезненно.

— Я попытаюсь найти самое лучшее средство, — твердо сказал я.

— Хорошо, только не приходи ко мне с мышьяком, я до сих пор не могу забыть, как долго пришлось страдать бедной жене Селевка.

— Нет, царица.

— И не откладывай этого в долгий ящик, слышишь? Пойди в мусейон и расспроси прежде всего тех, кто имеет дело со змеями. Если тебе понадобится произвести эксперименты, обратись в суд — там тебе всегда предоставят несколько приговоренных к смерти. С завтрашнего дня я буду жить в своей недавно построенной гробнице рядом с храмом Исиды. Ты сможешь поговорить там со мной в любое время. И еще: когда ты выяснишь, как мне быстрее всего можно избавиться от моей болезни, я хочу, чтобы ты всегда был рядом со мной.

— Хорошо, царица.

Я взял носилки и приказал доставить меня в мусейон. Там ничего не изменилось: как и прежде, учителя не спеша прогуливались со своими учениками, по переходам сновали помощники и слуги с чернильницами, свитками и стремянками. И это в то время, когда в двери стучалась война, царица готовилась умереть, а ее супруг бросался в бессмысленные сражения.