Антонин Ладинский - В дни Каракаллы

Это были добродетельные слова римского мужа. Вергилиан читал дальше, подчеркивая голосом некоторые слова и поднимая палец в знак важности этих мыслей:

— «Поистине прекрасно приносить пользу отечеству, неплохо быть оратором, прославиться можно и в мирное время и на поле брани, но мне, — хотя совсем не равная слава окружает того, кто описывает подвиги, и того, кто их совершает, — представляется особенно трудной задача историка…»

Он опустил свиток. Все молчали, очевидно не совсем понимая, почему были прочтены эти строки.

Маммея с удивлением посмотрела на Ганниса, и тот недоумевающе развел руками. Но Вергилиан снова поднял указующий перст:

— Прошу также позволения прочитать следующее…

Я догадался, что он нашел в книге что-нибудь о тщете власти, о ничтожестве земной славы.

Развернув еще один свиток, Вергилиан стал читать. На этот раз выдержка была из «Размышлений» Марка Аврелия. Я услышал знакомые слова:

— «Итак, какова бы ни была твоя судьба, ты по двум причинам должен быть доволен ею. Во-первых, потому, что это твоя, лично тебе уделенная участь, через которую ты делаешься участником целого, звеном в цепи, связующей тебя со всем остальным миром. Во-вторых, потому, что предоставленная тебе судьба или вся твоя жизнь нужна как одна из составных частей вселенной…»

Дион Кассий ударил рукой по мрамору стола.

— При чем здесь, в такой день, эти мысли о бренности жизни?

А Вергилиан все далее развертывал свиток.

— «Если, проснувшись рано, тебе не хочется покинуть ложе, скажи себе тотчас: „Я пробудился к разумной деятельности, я для нее родился на свет“. Взгляни, всякая тварь трудится над своим делом: воробей, паук, пчела, муравей…»

Дион Кассий вскочил, готовый разразиться гневными словами. Однако Вергилиан упросил его:

— Еще несколько строк! Слушай, сенатор! «Жизнь мирская не что иное, как погоня за почестями и наслаждениями, она — подмостки, по которым проходит суетливая толпа. Она подобна своре собак, грызущихся из-за кости, или рыбам в пруду, хватающим крошки хлеба… Держаться достойно в этой свалке, умея рассмотреть в ней проявление добра, — вот назначение человека…»

Никаких реплик на чтение не последовало. Только Дион Кассий погрозил Вергилиану пальцем с укоризной.

— Ты поэт. Между тем сейчас надо обращаться не к утешительной философии, а искать выход из создавшегося затруднительного положения. Меня удивляет, что ты, племянник достопочтенного Кальпурния, относишься так легкомысленно к тому, что происходит. Кто знает, что завтра будет с нами!

Я хорошо изучил Вергилиана за эти годы. Я знал, что в такие мгновения ему особенно приходят в голову мысли о тщете человеческого существования. Но разве те слова, что он нашел в книгах, могли изменить что-либо на земле?

По распоряжению Марка Опеллия Макрина, префекта претория, сооружение погребального костра было поручено плотникам XV легиона. Воины этого легиона не имели случая пользоваться особенными милостями покойного императора и редко его видели, поэтому им не могли прийти в голову вредные мысли о некоторых обстоятельствах смерти августа, которые могли повлечь за собой желание мстить за убитого. Во исполнение полученного приказа префект Тиберий Агенобарб Корнелин послал на строительство костра три центурии мастеров, привычных к кузнечному и плотничьему ремеслу. Место для погребальной церемонии выбрали на широком поле, где вся земля была избита лошадиными подковами, так как на этом пространстве производились учения стоявших под Эдессой конных когорт.

Волы доставили из Эдессы все необходимые строительные материалы, бревна и доски, а также амфоры с горючей смолой и благовониями. Работа началась поздно вечером, при свете смоляных факелов, и всю ночь не переставая стучали топоры. Костер надо было закончить к утру.

Вероятно, опасаясь, что этого не удастся сделать, Корнелин решил лично посетить место работ. В одной короткой тунике, высоко открывавшей его мускулистые, волосатые ноги, он поскакал в полном одиночестве в душную сирийскую ночь. Свистевший в ушах ветер немного освежил лицо. На небе сияли звезды. Млечный Путь опоясывал мироздание. Где-то за этой ночью была Италия, Рим, и там жила Грациана.

Мы уже вернулись в Эдессу, на место событий. Кузнецы и плотники трудились при свете факелов, весело переругиваясь друг с другом, насмехаясь над неловким товарищем, подбадривая себя шутками и солдатскими песенками. Чертеж погребального костра был составлен Диодором, императорским архитектором, родом из Лептиса, тем самым, что всего шесть лет тому назад построил Септимию Северу, своему земляку, такой же погребальный костер в далекой Британии, в Эбораке, недалеко от Лондиния, в холодный зимний день, когда сквозь туман невозможно было видеть легионы, пришедшие в последний раз поклониться императору. Теперь настал черед сына.