Антонин Ладинский - В дни Каракаллы

— Так в этом же и есть назначение Рима, — вмешался врач Александр, которого только теперь заметил Вергилиан, хотя именно он удостоверил смерть императора, приложив ухо к его переставшему биться сердцу.

Пертинакс обнял Александра с хитрой улыбкой.

— В чем назначение Рима?

— Рим должен править миром для общего блага. Без Рима все придет в замешательство, пшеницу заглушат на полях плевелы, дороги сделаются непроходимыми от разбойников, варвары разрушат акведуки и академии.

— Может быть, это и так, — поморщился Пертинакс, довольный, что теперь возможно стало, не опасаясь преследований, высказывать самые сокровенные мысли, — но это значит, что варварам и всем, кто будет разрушать подобные сооружения, не нужны ни акведуки, ни дороги. По крайне» мере в настоящее время.

— Да, кажется, они живут счастливее нас и без акведуков, — поддержал Пертинакса Вергилиан и получил в ответ сочувственную улыбку.

Корнелин был другого мнения:

— Люди — как дети. Ими нужно руководить, иначе они разрушат самый дом, в котором живут.

— Ты рассуждаешь правильно, префект, — заметил, все так же тонко улыбаясь, Пертинакс, — но, вероятно, существуют же какие-то законы, которые управляют не только поступками людей, но и судьбой народов?

Корнелин, которому были не по вкусу эти философские рассуждения, тем не менее не желал расставаться со своей излюбленной темой:

— И все-таки Рим вечно должен существовать на благо человечества.

— Не надо думать только, что Рим — это Рим на Тибре. Он — не географическое понятие, а некая идея порядка, организация хаоса. С такой поправкой я принимаю твои слова.

Это произнес врач Александр, убежденный поклонник римской мудрости.

— А собственно говоря, в чем заключается благо, которое несет народам Рим? — спросил Вергилиан. — В том, чтобы было удобно торговать? Но разве мы не видим вокруг себя голодных и пресыщенных?

Корнелин нахмурился:

— Ты высказываешь предосудительные мысли. Можно подумать, что ты христианин.

Однако в мире сегодня веял воздух свободы. Вергилиан уже не мог удержаться и громил существующий порядок:

— Для чего все это? Чтобы еще один ростовщик построил дом из мрамора?

— Строят из мрамора не только ростовщики. Покойный император тоже возводил термы и портики, — возражал Корнелин.

— Предположим. Мы построим еще десять пышных портиков. Но это не изменит жизнь людей. Как все это надоело! Куда ни приедешь, всюду одно и то же. Портик, лупанар, лавка менялы… Опять портик, еще один лупанар. Но эта роскошь и пустая красота никому уже не доставляют удовольствия, а бедняков подачками отучили от труда. Так живут римляне. Цирк и плохая риторика в стихах, как говорит мой друг Скрибоний.

— А где он? — спросил Пертинакс.

— Он предпочел остаться в Антиохии. Там книги, вино, беседы с поэтами. Это, кажется, все, что нужно для Скрибония.

Впереди показались лавровые рощи в предместьях Эдессы. Люди бежали оттуда толпами навстречу печальной процессии, так как весть о смерти императора уже прилетела в город. Очевидно, эдесцы узнали об этом со слов центурионов, посланных к Адвенту. Они ускакали в облаке пыли, чтобы известить о произошедшем старого воина, который не мог принять участие в паломничестве из-за своих скрюченных подагрой ног.

Когда шествие входило в город, толпы любопытных запрудили улицы. Разговор о судьбах Рима прервался, потому что каждого звали его дела и заботы: Корнелин поспешил в лагерь, Дион Кассий — на заседание сената, Вергилиан и я — в ту горницу, где нам устроил прибежище Ганнис. Мне хотелось записать поскорее все виденное сегодня на табличках.

После гибели Цессия Лонга под стенами Арбелы префектом XV легиона стал Корнелин. Дион Кассий, поддержавший это назначение, так как близко познакомился с Корнелином во время совместного путешествия в Рим для возвещения народу о победе, намекал ему, что постарается добиться и легатства, хотя легатами могли быть по закону только лица сенатского сословия, к которому префект не принадлежал. Но событие на дороге в Карры разрушило все эти планы, и Корнелин был в мрачном настроении. Воспользовавшись тележкой императорской почты, мы с Вергилианом поспешили в Антиохию.

Во избежание народных волнений тело Каракаллы решили оставить в Эдессе. Нашли двух египтян, знакомых с бальзамированием трупов, и они сделали все, что полагается в подобных случаях. Лицо умершего слегка подкрасили и тело выставили в городской базилике. Но убийство императора произвело в Антиохии огромное впечатление. Торговцы спешно закрывали лавки и прятали товары. Люди кучками стояли на улицах и обсуждали событие. Даже в доме Маммеи, где обычно царила благоговейная тишина, происходила суета, как в разворошенном муравейнике. Филострат, чувствовавший ко мне расположение и иногда беседовавший с таким юнцом, как я, о серьезных вещах, сказал, показывая движением бороды в сторону пробежавшего Ганниса: