Эмэ Бээкман - Чертоцвет. Старые дети [Романы]

Ерем же, уронив голову, продолжал сопеть в своем уголочке. Он не слышал и не видел, что делали парни. Внезапно Ерем поднял голову — глаза у самого красные, как у разъяренного быка, — и заорал, мол, пусть тотчас же тащат водку. Карел быстро вскочил, распахнул дверь каморки и в темноте стал ощупью выбираться из каморки. Шел, шел, пока вдруг не начал кричать. Он выкрикивал что-то на своем языке, и тут парни чуть-чуть отпустили свиную кишку. Вскоре карел опять завопил — дескать, кто-то держит его за фалду и не дает ступить ни шагу дальше. Ерем вдруг будто очнулся со сна, вскочил, вытащил из-за пояса нож — у парней, говорят, со страху горло перехватило — и острым лезвием перерезал свиную кишку — ни на кого он и не думал нападать.

Потом они сидели вокруг чурбака и лили в себя водку. Ерем пил с жадностью, затем вдруг принялся тереть глаза. Такого с ним раньше никогда не бывало. Тут все узнали, что Еремова сына отправили в Сибирь по этапу.

Алон жалел, что не предостерег Якоба, не рассказал ему эту историю со свиной кишкой. Поди знай, чем они могли напугать парня. Время еще не успело обточить угловатый характер Якоба, вдруг парень не сможет обуздать свой гнев, чего доброго, еще кинется на кого-нибудь.

Алон мысленно увидел Якоба с кандалами на руках. Городовой дубасил его по затылку. Алон слышал, будто после цареубийства каждый житель Петербурга, не говоря уже о посторонних, находится как бы под увеличительным стеклом.

Такой бывалый человек, как Алон, давно уже не пугается, если, сунув руку во внутренний карман полушубка, нащупает там склизкое сердце животного. Эти Еремовы подручные просто не могут не выкидывать своих фокусов и номеров. И похуже вещи случались. Человек, выпивший в каморке лишку, мог наутро обнаружить в карманах своих брюк немало странного.

Пожалуй, на этот раз Алон дал маху. Почему он решил, что Ерем, увидев молодого Якоба, смягчится, станет снисходительным? Напротив, едва ли он с великой радостью встретил парня и стал мостить сопляку дорогу. Не прогнал же он ради Алонова лжесына других прасолов. Пока еще власть в его руках, поди нарочно стал изводить парня. На какую доброжелательность ты можешь рассчитывать, если сам воткнул шип в сердце другому. Нелегко отцу вспоминать о сыне, томящемся на каторге.

Ерем, разумеется, смерил Якоба взглядом, глаз у него острый, — животных прямо-таки насквозь видит. Если Ерем даже и нашел, что худенький Якоб с головой на. птичьей шейке физически уступал его сыну, то разве это могло послужить ему утешением?

Может быть, Ерем сидит сейчас с компанией своих подручных в каморке, хлебает рассольник — на усах капли жира — и клянет Алона за скрытность: ведь вот тридцать два года знаю дьявола, а того не ведал, что у него сын имеется. Чертовы чухны, из них слова клещами не вытянешь.

Какая муха укусила Алона, что он из-за тайной ненависти к Ерему погнал Якоба прямо в пасть волку. Питер полон праздношатающихся бездельников. Парень мог где-нибудь заглядеться на вымощенную торцами дорогу и попасть под смертельный удар копыт пары коней, хотя едва ли он наобум пошел бродить по городу. Еще более страшные опасности могут подстерегать его за воротами или во дворе этой бойни, находящейся на окраине города. Ведь ежели стадо Фомы ожидает своей очереди под Пулковом, то тут не до шуток. Не приведи господь Якобу стать Фоме поперек дороги, тот даст парню такого тумака, что гляди, как бы душу из мальчишки не вышибло. Однажды Алону довелось видеть, как Ерем отвесил Фоме низкий поклон. Алон глазам своим не поверил. А чего тут удивляться. Фома гонит стадо в полтыщи голов из степи в Питер, и ждать ему некогда. Он не так глуп, как его предшественник, который, заморозив стадо во льду, прогорел в пух и прах. У Фомы денег — ногой меси, все дыры может рублями позатыкать. Алон слышал, будто Фома сперва сунет Ерему пятьдесят рублей в карман и только потом приступает к разговору. Фома сам сказал однажды, что от звонкой монеты голос у Ерема становится медовым, а ноги быстрыми. Если стадо Фомы окажется впереди, то сидеть им тут в лесу не пересидеть. Жди, когда этот петербургский люд перемелет горы мяса!

В лесу стало смеркаться. Издали доносились голоса Алоновых подручных. Парни ругали коров, которых им предстояло доить. Алон нарочно остановился здесь в тенистом месте, под елью — ему не хотелось с растерянным лицом появляться перед вопрошающими взглядами своих помощников.

Если Фома в Питере, он без труда отпихнет Якоба в сторону, смахнет, словно несносную муху с руки. Пусть Якоб сидит себе в углу двора бойни и ждет, когда петухи начнут нестись. А если случаем явится и финн Каарле, дела у Якоба могут обернуться еще хуже.