Говард Фаст - Спартак

Сейчас он резко говорит им:

— Ну, друзья мои, что мы будем делать, стоять здесь весь день, играя в догадки об этой армии на том конце долины?

— Это очень большая армия, — говорит Ганник. — Самая большая армия из тех, что мы когда-либо видели или сражались. Мы не можем их сосчитать, но я могу сказать, что мы идентифицировали штандарты десяти легионов. Они привели Седьмой и Восьмой из Галлии. Они переправили три легиона из Африки и два из Испании. Я никогда не видел такой ​​армии, за всю свою жизнь. Там, в долине должно быть до семидесяти тысяч человек.

Всегда это Крикс, который ищет страшащихся или колеблющихся. Если дать волю Криксу, они уже давно завоевали бы весь мир. Он признает только один лозунг — даешь Рим. Прекратите убивать крыс и сжигать эти гнезда. Теперь он говорит, — Ты меня утомляешь, Ганник, по твоему, это всегда самая большая армия, всегда худшее время для битвы. Я скажу тебе вот что. Я не дам и двух проклятий за их армию. Если бы это было мое решение, я бы напал на них. Я бы напал на них сейчас, а не через час или день или неделю.

Ганник хочет сдержать его. Возможно, Римляне разделят свои силы. Раньше они так делали, так что, возможно, сделают снова.

— Они не будут, — говорит Спартак. — Поверьте мне на слово. Почему?

Все их силы здесь. Они знают, что мы все здесь. Почему же они должны?

Тогда Мосар, Египтянин, говорит:

— На этот раз я соглашусь с Криксом. Это очень необычное явление, но на этот раз он прав. Это большая армия, на том конце долины, и нам придется рано или поздно сражаться с ними, и может быть это к лучшему. Они могут взять нас измором, потому что они будут есть, а нам через некоторое время есть будет нечего. И если мы двинемся, у них будет шанс, которого они хотят.

— Сколько там людей, по твоему мнению? — спрашивает его Спартак.

— Много — по меньшей мере семьдесят тысяч.

Спартак мрачно качает головой:

— О, это много, это дьявольски много. Но я думаю, что ты прав. Нам придется сражаться с ними здесь. Он пытается, чтобы его голос звучал светло, но у него мрачно на сердце.

Они решают, что через три часа они атакуют Римский фланг, но битва начинается раньше. Вряд ли некоторые командиры успели вернуться в свои регименты, когда Римляне начинают свою атаку в центр рабской армии. Никакой сложной тактики, никаких искусных маневров; легион, возглавивший атаку на рабский центр, как копье, брошенное по команде, и вся могучая Римская армия бросается в атаку за этим легионом. Давид остается со Спартаком, но менее часа они могут направлять координирующие директивы с командного пункта. Сражение идет повсюду, и начинается кошмар. Шатер раздавлен. Битва несет их как море, а вокруг Спартака бушует циклон.

Это битва. Теперь Давид узнает, что он был в битве. По сравнению с этим, все остальное — перепалка. Теперь Спартак не является командующим великой армии, но только человеком с мечом и квадратным щитом солдата, и он сражается, как сам ад. Именно так сражается Еврей. Оба они как скала, и битва вспенивается вокруг них. Будто они одни, и сражаются за свою жизнь. Затем сотня людей приходит на помощь. Давид смотрит на Спартака, и после крови и пота, Фракиец усмехается:

— Какая битва! — воскликнул он. — Какая битва, Давид! Доживем ли мы, чтобы увидеть восход солнца в такой драке? Кто знает?

— Он любит все это, — думает Давид. — Какой это странный человек! Посмотрите, как он любит бой! Посмотрите, как он сражается! Он сражается, как берсерк! Он сражается, как один из тех, о ком он поет свои песни!

Он не знает, что сражается так же. Он должен погибнуть прежде, чем копье может коснуться Спартака. Он похож на кошку, которая никогда не утомляется, отличная кошка, кошка в джунглях, а его меч — коготь. Он неразделим со Спартаком. Можно подумать, что он прирос к Спартаку, так ему удается всегда оставаться рядом с ним. Он очень мало видит битву. Он видит только то, что прямо впереди Спартака и самого себя, но этого достаточно. Римляне знают, что здесь Спартак, и они забывают формальный танец манипулов, в котором их солдаты совершенствуются годами. Они толпились, возглавляемые своими офицерами, сражаясь и цепляясь за Спартака, чтобы вытащить его, убить его, чтобы отрубить голову монстра. Они настолько близки, что Давид может слышать всю мерзкую грязь, льющуюся из их уст. Это делает звук выше грохочущего рева битвы. Но рабы тоже знают, что Спартак здесь, и вливаются в этот центр сражения с другой стороны. Они поднимут имя Спартака, как знамя. Они размахивают им по всему полю боя, как флагом. Спартак! Ты услышишь, как оно разносится за много миль. В стенах города, в пяти милях от них, слышен звук битвы.