Владимир Лебедев - За святую обитель

Открыл Осип Селевин глаза, затрепетал весь. Переметчик трусливый и ранен-то не был, со страху под туру спрятался.

Пролежал он, схоронившись во рву, все время, пока бой кипел, а теперь хотел улучить времечко — за своими улизнуть, да не удалось ему. Поднялся он, всем телом дрожа…

— Тимофеюшка! Ради Господа, не бей, не убивай! Каюсь я! Прерывался голос у изменника, в глазах от страха темнело.

— Каешься? — с усмешкой спросил Суета. — А зачем же ты с ляхами обитель воевать пришел? Нет, брат, тебе веры!

— Отрекаюсь я от ляхов! — завопил Оська, видя, что Суета за бердыш свой берется. — Пропадай они пропадом! К вам хочу!

— Поздно, брат Оська. Запятнал ты себя предательством, и нет тебе прощения! Ведаешь ли ты, что там, на стене обительской, лежит брат твой Ананий, насмерть раненый ляхами твоими? На ком теперь кровь его?

Еще пуще затрясся Оська, слыша про старшего брата: некому было теперь за переметчика заступиться; черная смерть глянула в лицо изменнику.

— Не бей… Не убивай! — стонал он в диком ужасе.

— Не причитай! — гневно крикнул на него Суета. — Не стану я обительского бердыша твоей кровью пачкать. Сведу я тебя к воеводам да к отцу архимандриту — пусть казнят тебя смертью позорной! Ну, поворачивайся!

Связали Суета и Немко изменника кушаками и в обитель повели. В ту пору возвращались уже из погони за ляхами монастырские воины, вели они много пленных — панов и изменников русских, несли груды всякой добычи.

Многие признали тотчас лукавого Оську Селевина. Угрозы посыпались на него, мечи даже засверкали, но оберегли Суета и Немко переметчика.

— Пусть его воеводы допросят и казнят по делам его! — говорили они монастырцам.

Теперь уже не страшились иноки врагов: отворились ворота навстречу победителям; радостно загремели колокола. Всюду ликовал народ.

Повели Суета и Немко Оську Селевина на стену к воротам Красным, где были в ту пору и отец Иоасаф, и князь-воевода. Архимандрит и князь Долгорукий в глубокой печали стояли возле умирающего Анания, который тяжело дышал, хрипел и стонал, но еще боролось его крепкое тело с холодом смерти. И старец Гурий и Грунюшка не отходили от него: плакал старый инок, рыдала девушка. И другие соборные старцы здесь были и многие воины — до всех черная весть дошла, что тяжко ранен лучший боец монастырский.

— Кажись, лучше бы мне правую руку ляхи отсекли, чем такого молодца терять! — говорил, головой качая, воевода.

— Славной смертью умирает он: на поле бранном за веру православную. Ангелы Божьи встретят на небе его душу светлую, — отвечал отец Иоасаф, крестя раненого.

— Переметчика ведут! Оську Селевина изловили! — раздались невдалеке крики. И расступилась густая толпа.

Еле жив, всем телом трясясь, предстал переметчик перед очами грозного воеводы. Рассказал Суета, как нашел изменника.

Нахмурился князь-воевода при виде предателя, хотел уж рукой махнуть, чтоб вели казнить его позорной смертью.

— Брат Осип! — послышался в ту самую пору слабый голос умирающего Анания. — Дозволь, воевода, ему ко мне подойти!

Затрепетал изменник, глаза опустил, не смел на старшего брата взглянуть. Подвел его Суета силой к Ананию.

— Брат Осип, умираю я. Данила тоже за обитель святую живот положил. Лишь ты опозорил семью нашу честную, продал веру православную. Каешься ли ты в грехе своем?

Поднял Оська глаза, увидел бледного, окровавленного, умирающего старшего брата — и совесть, дотоле спавшая, заговорила в душе изменника. На колени пал он перед Ананием, залился слезами. С трудом поднял старший Селевин руку, положил ее на голову недостойного брата, улыбнулся светло и вымолвил:

— Вижу, брат Осип, раскаяние твое и радуюсь. Перед смертью прощаю тебя. Нет злобы в сердце моем!

Припал изменник к израненной груди брата своего и зарыдал еще сильнее. Но уже иссякли силы в богатырском теле Анания: вытянулся он, захрипел — и не стало бойца верного, доблестного защитника обители святого Сергия.

Понесли тело удальца молоковского в храм. Шли за ним храбрые товарищи, старец Гурий да Грунюшка. Плакали все и молились за душу усопшего.

Отдохнув от кровавой ночи, воеводы и отец Иоасаф собрались на совет. Привели в горницу воеводскую захваченных пленников, стали им допрос чинить. Хмуро, исподлобья глядели пленные паны, не веря очам своим: хотели они в этот день в монастыре грабить, пировать, победу праздновать, а теперь, вместо того, в неволе, в узах, горькой участи ждут.

— Как тебя зовут, пан? — спросил князь-воевода высокого, плечистого ротмистра.