Владимир Лебедев - За святую обитель

— Чай, и пальбу скоро начнут, — сказал Ананий.

— Прежде еще перепьются вдоволь. Гулять будут перед боем. Угадал Пимен Тененев: наскакавшись по полю, выкатили ляхи бочки с вином и медом, начали пить; песни полились.

Минул полдень, стало уж время к вечеру близко, а все еще шумели и веселились ляхи на поле Клементьевском.

— Быть ночному приступу, — снова молвил воевода, переходя от дружины к дружине. — Запасите хворосту побольше.

Не переставая, гулко звонил колокол осадный, не сходя с места, ждали до вечера защитники святой обители.

Увидел Ананий в рядах жен богомолок Грунюшку-сиротинку, тихо стояла она у груды принесенных камней. Не видно было робости на лице девушки, бодро светились голубые очи ее, глядя на тучу врагов. Подошел к ней богатырь молоковский, окликнул.

— Заодно с воинами биться хочешь, Грунюшка? Ну, что ж, помогай Боже! Порадей за обитель. Трудный и кровавый ныне бой будет; Бог весть, кто в живых останется. Простимся, сиротинушка. Коли убьют меня, помолись за грешного.

Обнялись Ананий и Грунюшка братским объятием, простились братским целованием. Долго слезы утирала девушка, глядя вслед молодцу. Хромая на костыле своем, уходил он к товарищам своим.

Чуть стемнело, раздалось на стенах молитвенное пение: то отец архимандрит с немногими старцами понес по рядам защитников святые иконы и кресты. Толстые восковые свечи пылали красным трепетным пламенем в руках седых иноков, озаряли морщинистые их лица, оклады икон чудотворных, черные клобуки и мантии.

Пали на колени защитники обительские, замелькали руки, кладя крестное знамение, пронесся благоговейный молитвенный шепот. Ночь все гуще и гуще темнела.

Ушли старцы в храм обительский — молиться о победе воинства православного. На стенах и башнях костры вспыхнули, осветились подножия стен, близкие рвы. От котлов с варом кипящим пар клубами повалил, зашипела известь в больших чанах. Задымились фитили у монастырских пушек и пищалей, засверкали мечи и топоры.

Воевода-князь Григорий Борисович перегнулся через зубец, вслушиваясь, что в поле творится. Ляхи уже не шумели, замолкли; ни одного огонька не горело в их стане, будто все вымерли.

— Чу, братцы, ползут. Словно змеи лукавые, — молвил воевода.

— Идут, идут! — заговорили все по стенам.

Чуть слышно бряцало во тьме оружие крадущихся. Хитрый враг, неся на руках туры, лестницы, бревна-тараны, подходил к обители. Вот уже зачернели освещенные кострами первые ряды рати ляшской. На Красной горе грохнули осадные пушки — и застонало все поле от неистового воинского крика; бубны и трубы загудели, тысячами бросились враги через рвы к стенам. Загремели сверху пушки и пищали, раздался благочестивый призыв малой рати монастырской:

— Помоги, святой Сергий! За святую обитель!

Крепкие лестницы с железными крюками на концах, словно живые, тянулись снизу к зубцам и выступам стен. В ворота вонзились толстые бревна, окованные железными листами; гулкий треск пищалей и мушкетов заглушал колокола.

Никогда еще не рвались ляхи так бешено на приступ; надеялись они, что мало в обители воинов, что истребила всех злая болезнь и ненастная зима. И сапегинские полки и наездники Лисовского одни перед другими вперед шли. Тяжек был первый напор для монастырцев, но все же выдержали они его. Не оробели и жены-богомолки, и старики, и монахи: градом летели в толпу врагов камни; дымясь, полился раскаленный вар.

Пять крепких лестниц приставили ляхи у Красных ворот, в одно время по всем полезли они на стену. Но встретили их тут лучшие бойцы: Ананий, Суета, Немко, Тененев и товарищи их. Из-за тур снизу стрелки венгерские осыпали православных ратников пулями, да еще, видно, не пристрелялись — мало кого задели.

— Руби лестницы, братцы! — крикнул Суета, взмахнув бердышом навстречу ляхам. Мигом перерубил он тяжелым острием мягкое, свежее дерево; треснули поперечины, крюки погнулись — рухнули осаждающие в ров. Ананий да Немко тоже от Суеты не отставали: еще две лестницы вместе с воинами грохнулись под стену. А с теми врагами, что по остальным двум лестницам взобрались, справились защитники обительские живо!

— Крепче стой, братцы! — радостно крикнул Ананий. — Берись-ка за тот камень. Ворота, кажись, ломятся!

Вправду, трещали скрепы и доски в воротах Красных: тяжкий таран, раскачиваемый сотней рук, громил их неустанно. Огромный щит держали над своими головами лукавые ляхи — береглись от пуль и камней.

Но сломили вершину зубца башенного Немко и Ананий; подняли легко, покачали и бросили в щит вражеский. Завопили ляхи, от ворот, от сломанного тарана убежали.