Владимир Лебедев - За святую обитель

С кротким словом утешения, с заботливой ласкою начал старец Корнилий обходить немощных. Грунюшка, отерев слезы, за ним шла, подавала больным воду, поправляла их скудное ложе, улыбалась им светлою улыбкой, утешала теплым словом…

Не скоро успокоились больные; к тому же ляшская пальба становилась все громче и чаще, все грознее шипели над обительскими дворами дымные раскаленные ядра… Но все ж у несчастных на душе легче делалось: видели они, что не забыли их…

— Благослови тебя Господь, отче…

— Спасибо, Грунюшка, ангел небесный!

И много добрых пожеланий сыпалось им вслед…

— Братья мои страждущие! — говорил отец Корнилий. — Несите свой тяжкий крест с молитвой покорной. Пошлет Господь вам облегчение и исцеление, воззрит на вас из Царства небесного… А кто примет здесь кончину страдальческую, за души тех будут служить в обители панихиды вечные; не забудутся в поминовении церковном имена страдальцев, защитников обители святой…

Бодрый и ясный голос старого инока раздавался то там, то здесь сквозь страшный грохот неумолкаемой пальбы и звон колокольный… Казалось, грозная буря гремела над древней святой обителью… И летела та буря далеко-далеко по лицу земли, по всей Руси-матушке, широкой, безграничной…

Обошел старец Корнилий всех немощных, ободрил, сколько можно было, — и направился к ближайшей церкви Святой Троицы, где уже стоял на паперти народ, ожидая, когда служба начнется… Не успел старец отойти десятка шагов от Грунюшки — приключилось с ним недоброе… зашипев, затрещав, грохнулось о землю каленое ядро, отскочило — и ударило со всей силы далекого полета оглушенного старца. И не угомонилось злое ядро, повергнув инока на землю; дальше полетело и впилось в стену соседнего каменного амбара.

Недвижим и бледен лежал благочестивый инок на сырой земле. Взмокла мигом от горячей крови его черная мантия… Но ни стона, ни жалобы не вырвалось из его бледных, крепко стиснутых уст: не хотел крепкий духом старец ужасать смятенный народ воплями и стенаниями…

Бросились к раненому богомольцы и монахи со всех сторон, полились причитания и плач…

— На паперть! На паперть! — вымолвил глухим голосом отец Корнилий, указывая глазами на церковь.

Осторожно, стараясь не задеть раздробленной ядром по колено правой ноги страдальца, внесли его иноки и послушники на паперть и положили там… Теснился народ к святому старцу, но не отвечал никому, не глядел ни на кого отец Корнилий. Лишь когда подоспел сам архимандрит, с горестью услышавший о беде, когда наклонился он над бескровным ликом старого инока, тогда, открыв глаза, сказал страдалец:

— Начинай службу, отец архимандрит, и во благовремении выйди сюда причастить меня Святых Тайн… Смерть моя, чую, наступает…

Не перечил отец Иоасаф последней воле умирающего инока, вошел он со старцами соборными в церковь, облачился и начал службу… Народ двинулся в храм, но многие на паперти остались, стали вкруг раненого старца и, молясь, проливали горькие слезы о любимом, кротком отце Корнилий. А раненый твердо сносил нестерпимую боль, шептал молитву и сияющим, проникновенным взором глядел сквозь полуотворенные двери в храм, откуда с летучим ароматом ладана неслось стройное, согласное, умилительное пение клира. И всю Божественную литургию без стона, без жалобы молился умирающий старец; порой лишь просил он близ стоящих:

— Чада мои, помогите мне крестное знамение сотворить!

И богомольцы складывали бессильные, холодные персты инока в знамение креста и помогали поднять безжизненную, отяжелевшую руку. Кровь раненого широким пятном расплылась по серому камню паперти…

Вынес отец архимандрит старцу умирающему Святое Причастие… Опустились окружающие все как один на колени…

— Не кручинься, отец архимандрит, — вымолвил старец Корнилий после Святого Таинства. Видел отходящий в иной мир инок, что глубоко опечалила отца Иоасафа эта новая беда. — Бодрись духом… Истинно говорю тебе: Господь Бог Архистратигом Своим Михаилом отомстит за кровь православных христиан! Молитесь за меня, братие… Стойте крепко за обитель…

И прервался тут голос инока, освободился страдалец от мук земных, вознеслась чистая, благочестивая, любвеобильная душа отца Корнилия к Царю небесному! Дивясь тихой кончине обагренного кровью страдальца, толпился народ вокруг его тела, лобызал руки его, одежду, называл святым, праведником. Но пальба все увеличивалась, каленые ядра то падали в пруд обительский, то впивались в стены каменные, и мало-помалу вновь безумный страх овладевал слабодушной толпой. Забыли-покинули богомольцы тело любимого старца, опять заметались повсюду, ища убежища, оглашая воздух воплями и плачем.