Владимир Лебедев - За святую обитель

Из сил выбился отец архимандрит, истомились и старцы, усовещивая робких, вразумляя испуганных.

Князь-воевода обходил стены и башни, ободрял пушкарей, стрельцов и казаков, указывал им на груды вражьих трупов, что остались на полях после приступа; на их лестницы, туры и щиты, изломанные, полусожженные обительскими защитниками.

— Глядите, молодцы! Вот мы как ляхов встретили! И опять так же встретим нечестивцев; пусть только снова полезут. А подкопы ляшские не страшны нам: крепки стены монастырские!

Понемногу ободрялись бойцы; бодрее глядели на ляшские туры, откуда не переставали сыпаться ядра и пули. Смело отвечала обитель на град выстрелов; по-прежнему гулко гремели колокола.

Под вечер стала пальба утихать; утомились что ли враги, или какую-нибудь лукавую казнь измышляли…

Стемнело, дождь пошел, тихо стало и на стенах, и на дворах обители, зажглись огоньки во всех окошках, запылали костры у тех богомольцев, что ютились вне зданий монастырских. Еще слышались причитания и плач богомолок, но уже спокойнее была толпа; многие спали крепким сном… Ляшский стан тоже загорелся во тьме ночной огромным огненным кольцом от тысяч костров.

Воевода-князь Долгорукий не ушел, однако, на эту ночь отдыхать в келию, да и дружину свою не распустил со стен: всех под оружием оставил, велел наносить наверх сухих сучьев, наказал пушки зарядить…

Хотя и дивились приказу воеводы: "Ужли беспросветной ночью ляхи на приступ пойдут?!" — но сторожили крепко монастырь послушные воины, зорко вглядываясь в ночную тьму…

Не дремал и отважный Ананий Селевин, притаясь позади двери у Сушильной башни. Выходил тот потайной ход к темному и глубокому Глиняному оврагу, поросшему частым кустарником. С Ананием рядом стоял Тимофей Суета, налаживая тяжелую пищаль. Тихо было кругом; только дождь да ветер шумели изредка в оголенных кустах оврага…

— Слышь, Ананий, — шепнул неугомонный Суета, — чего мы здесь схоронились и запоры задвинули? Ладней было бы отомкнуть дверь: пусть войдут ляхи — а мы и грянем… В темноте-то они с одного страху помрут, сломя голову к стану побегут…

— И вправду, так ладнее будет, — согласился Ананий. Отомкнули молодцы запоры, а дверь притворили: пусть-де ляхи думают, что по оплошке ход не заперт…

Опять потянулось долго и скучно глухое ночное время… У каждого из молодцов свои думки в голове бродили. "Ой, приведет сюда Оська ляхов! — думал старший Селевин. — Захочет сразу в милость попасть, поживиться с разбойниками добычей… Погоди ж ты! Бить на смерть не буду; не велел отец игумен-то. А изловить — изловлю и в обитель сведу: пусть его воеводы и старцы судят… И в кого он такой уродился? Кажись, вся семья наша никогда супротив совести не шла. А он сызмальства лукав и злобен был… Что бы сказали ныне батька-покойник, матушка-покойница?.."

И все пуще брала молодца досада и злоба на брата-переметчика…

— Братцы, звенит что-то! — шепнул Суета.

Из оврага донеслось чуть слышное бряцанье железа, но сейчас же заглушилось порывом осеннего ветра. Потом зашумело что-то меж кустов, а там совсем уж ясно прозвенела сабля, ударившись, должно быть, о другую саблю…

Без приказа, не произнеся ни слова, изготовились молодцы. Навели они на вход пищали, дыхание затаили. Вот послышалась осторожная поступь многих людей, иноземная речь… Зашуршали отваливаемые невидимыми руками камни, скрывавшие дверь. Звякнули засовы: щупали враги, где их сломать легче… Вот, жалобно скрипнув, отворилась от толчка дверь. Примолкли ляхи, верно, дивясь, что не заперт тайный ход. Но не слыша ничего, не видя никого, осмелели они — и двинулись плотной гурьбой в проход…

— Пали! — загремел Ананий.

Глухо и зловеще, заглушаемые тесными земляными стенами, грянули разом пищальные выстрелы: мгновенно осветился красным пламенем подземный ход…

Ни одна пуля мимо не прошла, ни один из передовых ляхов жив не остался… Вопль ужаса и боли огласил подземелье… Оцепенели нехристи, сжавшись в кучу…

А молодцы обительские врукопашную ударили. Не видя, откуда удары сыплются и сколько противников, закричали, застонали лазутчики и, давя друг друга, кинулись вспять. Перерубив многих, удальцы монастырские в погоню бросились. У всех один крик вырвался:

— За святого Сергия!

— Гляньте, ребята! Светло, словно днем… Ляхов-то сколько у стен! — завопил на бегу Суета.

И впрямь, вся обитель — от горящих на стенах костров, от зажженных тур и пристенных частоколов — была ясно видна, слепила светом. Неумолкаемо гремели из-за зубцов пушки, и метко впивались ядра в польские ряды, озаренные пламенем пожара.