— Разве я вам говорил это, пан Михал? Пускай былое остается покрытым мраком неизвестности, мне и теперь есть чем похвалиться! Однако эта пивная похлебка довольно порядочная гадость, я предпочел бы винную, хотя и за эту нужно благодарить Бога. Вон ксендз Жабковский говорит, что провианту осталось немного. Он очень тревожится; брюхо-то у него — целое гумно. Славный бернардин, очень я полюбил его. В нем больше солдатского, чем монашеского. Кого съездит по роже, так хоть сейчас гроб готовь.
— А я вам не рассказывал, что делал в ту ночь ксендз Яскульский? — воскликнул маленький рыцарь. — Залез он в башню, на правой стороне замка, и смотрит на битву (надо вам сказать, что он отлично стреляет из ружья), а потом говорит Жабковскому: "В казаков я не буду стрелять; они все-таки христиане, хотя и творят дела, противные Богу, а в татар не выдержу!", и как начал палить, так чуть ли не тридцать человек за время битвы.
— Если бы все духовенство было таково! — вздохнул Заглоба, — но наш Муховецкий только руки к небу воздевает да плачется, что столько крови христианской льется.
— Оставьте его, — серьезно сказал Скшетуский. — Ксендз Муховецкий святой человек, и лучшее этому доказательство, что те два ксендза почтительно склоняют перед ним головы, хотя он и не старше их.
— Я нисколько не сомневаюсь в его святости, — сказал Заглоба, — напротив, думаю, что он мог бы самого хана обратить в христианскую веру. Нет, вы подумайте, каково теперь хану! Сидит в палатке и чуть не лопается от злости. Если вступят с ним в переговоры, то и я поеду с комиссарами. Мы старые знакомые, и когда-то он очень любил меня. Может быть, и теперь вспомнит.
— Для переговоров, вероятно, выберут Яницкого, — сказал Скшетуский, — он по-татарски говорит, как по-польски.
— И я тоже, а с мурзами мы приятели. Они все хотели в Крыму оженить меня на своих дочках, чтоб дождаться достойного потомства, а так как я тогда был молод и с невинностью своею, подобно пану Подбипенте из Мышьих Кишок, не заключал pacta conventa [92] Сделок (лат.).
, то и натворил там немало дел.
— Слушать гадко! — сказал пан Лонгинус, опуская глаза.
— А вы, как ученый скворец, заладили одно и то же. Видно, ботвинников не скоро выучишь говорить по-человечески.
За палаткой послышался какой-то говор, и рыцари вышли посмотреть, в чем дело. На окопах кучками стояли солдаты, осматривая окрестности, значительно изменившиеся за прошедшую ночь. Казаки тоже не теряли времени даром; они насыпали шанцы, поднимали на них пушки, такие длинные и дальнестрельные, каких не было в польском лагере, начинали рыть извилистые рвы, апроши; издали сеть этих насыпей казалась проходами кротов. Вся пологая равнина была покрыта ими, свежевскопанная земля чернела на зеленом фоне поля. Всюду, точно муравьи, копошились люди. На первых валах уже замелькали красные шапки запорожцев.
Князь стоял на валу рядом со старостой красноставским и паном Пшеимским. Чуть ниже каштелян бельский внимательно осматривал казацкую работу и объяснял коронному подчашему:
— Неприятель начинает правильную осаду. Я вижу, что нам придется оставить лагерь и перейти в замок.
Князь услышал эти слова и наклонился вниз к каштеляну.
— Сохрани Бог! Это значит добровольно лезть в ловушку. Здесь нам или жить, или умирать!
— И я так думаю, — вставил Заглоба, — даже если мне придется каждый день убивать по Бурлаю. От имени всего войска протестую против предложения пана капггеляна.
— Это не вам решать! — сказал князь.
— Молчи! — шепнул Володыевский и потянул шляхтича за рукав.
— Мы перебьем их, как кротов в их коридорах, — продолжал Заглоба. — А я, ваше сиятельство, прошу у вас дозволения идти с первой вылазкой. Знают они меня хорошо, теперь еще лучше узнают.
— С вылазкой… — медленно проговорил князь и сдвинул брови, — подождите — ночи с вечера бывают темны…
Он повернулся к старосте, пану Пшеимскому и гетманам и пригласил их на совет.
— Ради Христа, что вы делаете?! — воскликнул Володыевский, когда военачальники ушли с валов. — Что это такое? Вы не знаете дисциплины, вероятно, если вмешиваетесь в разговор старших. Князь — вельможа снисходительный, но во время войны с ним шутки плохи.
— Ничего, пан Михал! Пан Конецпольский-отец был великий человек, но и он полагался на мои советы, и пусть съедят меня волки, если только не благодаря им он дважды разбил Густава-Адольфа. Я умею говорить с вельможами! Вот и теперь: заметили, как князь obstupuit [93] Был поражен (лат.).
, когда я намекнул о вылазке? Если Бог пошлет победу, кому припишут заслугу? Вам, что ли?
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу