Генрик Сенкевич - Огнем и мечом (пер. Вукол Лавров)

Скшетуский, пан Лонгинус и Заглоба сидели в палатке за пивной похлебкой и беседовали о трудах прошлой ночи с тем удовольствием, с каким солдаты разговаривают о недавней победе.

— Мой обычай ложиться с курами, а вставать с петухами, — сказал пан Заглоба, — но на войне это трудно! Спишь, когда можешь, встаешь, когда тебя будят. Меня бесит только одно, что мы должны из-за такой дряни извращать порядки своей жизни. А что делать, времена теперь такие! Но заплатили же мы им за это вчера! Если бы еще раза два устроить им такое угощение, то это отбило бы у них охоту будить нас.

— Вы не знаете, сколько полегло наших? — спросил Подбипента.

— Э! Немного; всегда так бывает, что осаждающих погибает больше, чем осажденных. Вам это дело не так знакомо, но мы, старые вояки, не имеем надобности считать трупы: все и так ясно по ходу битвы.

— И я кое-чему научусь около вас, — кротко заметил пан Лонгинус.

— Несомненно, если на это у вас ума хватит, на что я не особенно рассчитываю.

— Оставьте вы его в покое, — отозвался Скшетуский. — Во всяком случае, это не первая битва для пана Подбипенты, и дай Бог лучшим рыцарям драться так, как он дрался вчера.

— Я сделал, что мог, но не столько, сколько хотелось бы.

— Напротив! Напротив! Вы вчера действовали вовсе неплохо, — покровительственно заметил Заглоба, — а если другие все же вас перещеголяли вас (тут он закрутил усы кверху), то здесь нет вашей вины.

Литвин слушал, потупив очи, и вздохнул, вспомнив про предка Стовейку и три головы.

Полы палатки приподнялись, и пан Михал, веселый, как погожее утро, появился на пороге.

— Ну, вот мы теперь все в сборе! — крикнул пан Заглоба. — Дайте ему пива!

Маленький рыцарь пожал руки товарищам.

— Если б вы знали, сколько ядер лежит на майдане! — сказал он. — Просто вообразить трудно. Пройти нельзя, чтобы не споткнуться.

— Видели, — ответил Заглоба. — Вставши поутру, я прошелся по лагерю. За два года куры всего львовского повета не нанесут столько яиц. Эх, если б это были, действительно, яйца, то мы бы состряпали себе отличную яичницу. А надо вам сказать, что за сковороду яичницы я все готов отдать. Солдатские у меня привычки, так же, как и у вас. Я охотно буду есть все, только было бы много. Поэтому я и на поле битвы действую не так, как нынешняя молодежь.

— Ну, и отделали же вы вчера Бурлая, — сказал маленький рыцарь, — не ожидал я от вас такой прыти. Ведь это был рыцарь, прославленный на всей Украине и Туретчине.

— Каково? А? — самодовольно проговорил Заглоба. — Не впервой мне это, не впервой, милый пан Михал. Да, можно сказать, что такой четверки, как мы, во всей республике не отыщешь. Ей-Богу, с вами и с нашим князем во главе я пошел бы охотно хоть на Стамбул. Заметьте только: пан Скшетуский убил Бурдабута, а вчера — Тугай-бея.

— Тугай-бей не убит, — прервал поручик. — Я сам почувствовал, что сабля только скользнула по нему, и сразу нас разделили.

— Все равно, не перебивайте меня, пан Ян. Пан Михал проколол в Варшаве Богуна, как мы вам говорили…

— Лучше бы не вспоминали! — сказал литвин.

— Сказанного не воротишь, — ответил Заглоба, — пойдем далее: итак, пан Подбипента из Мышьих Кишок прикончил этого Пулуяна, а я Бурлая. Не могу утаить от вас, что я отдал бы всех ваших за одного моего Бурлая и что самая тяжелая работа выпала на мою долю. Дьявол это был — не казак, неправда ли? Если б я имел законных сыновей, я оставил бы им хорошее имя. Интересно, как отнесется к этому король и сейм, как наградят нас — нас, которые больше питаются серою и селитрою, чем другою какою-либо пищей.

— Был рыцарь, еще более знаменитый, — сказал пан Лонгинус, — но имени его никто не знает и не помнит.

— Любопытно знать, кто такой? В древности, может быть? — спросил задетый за живое Заглоба.

— Не в древности, братец. Тот самый, который короля Густава-Адольфа под Тшцяной повалил вместе с конем наземь и взял в плен, — ответил литвин.

— А я слышал, что это было под Пупком, — вставил пан Михал.

— Однако король вырвался от него и убежал, — сказал Скшетуский.

— Да! Я знаю кое-что об этом, — заговорил, прищуривая один глаз, пан Заглоба. — Тогда я служил под командой пана Конецпольского, отца нашего хорунжего… знаю кое-что! Но скромность Не позволяет этому рыцарю объявить свое имя, и поэтому его никто не знает. Хотя, поверьте мне, Густав-Адольф был великий воин, почти равный пану Конецпольскому, но в поединке с Бурлаем было потяжелее. Уж я говорю вам!

— Неужели это вы свалили Густава-Адольфа? — спросил Володыевский.