Генрик Сенкевич - Огнем и мечом (пер. Вукол Лавров)

Ждать князя под Каменцем? Еще хуже. И Кривонос решил идти на восток, к Брацлаву, обойти страшного врага и соединиться с Хмельницким.

А тут подоспел и другой слух, что Хмельницкий уже разбит (и этот слух был пущен паном Скшетуским). Бедный Кривонос совсем растерялся. Все равно, ему нет иного спасения, как бегство на восток. Уйти подальше в степи. Там, может быть, он встретит татар и соединится с ним.

Но прежде всего ему нужно получить точные сведения. Кривонос начал высматривать, не найдется ли среди его полковников человек верный и готовый на все, которого он мог бы послать на разведку. Выбор труден, охотников нет, а надо найти такого, который, в случае, если он попадет в руки неприятеля, ни под какими муками не выдаст плана бегства.

Наконец, Кривонос нашел.

Однажды ночью он приказал позвать к себе Богуна.

— Слушай, друг Юрко, — сказал он, — на нас идет Еремия с великой силой. Всем нам, несчастным, придется погибнуть!

— И я слышал, что идет. Мы с вами, батька, уже говорили об этом, но зачем же нам гибнуть?

— Не выдержим. С иным бы сладили, с Еремией нет. Казаки его боятся.

— Я его не боюсь. Я его полк в Василевке в Заднепровье вырезал.

— Я знаю, что ты его не боишься. Твоя казацкая молодецкая слава равна его княжеской, но я-то не могу дать ему битвы, да и казаки не захотят… Вспомни, что они толковали на совете, как кидались на меня с саблями и кистенями за то, что я веду их на гибель.

— Так пойдем к Хмелю; там ни в крови, ни в добыче недостатка не будет.

— Говорят, Хмель побит гетманами.

— Я не верю этому, отец; Хмель хитрая лисица, без татар не пойдет на ляхов.

— Пожалуй, что и так, но в этом нужно убедиться. Тогда мы обошли бы черта Еремию, соединились бы с Хмельницким, но все-таки в этом нужно удостовериться! Вот если б кто не побоялся Еремии, пошел бы на разведку и достал "языка", я ему полную шапку червонцев отсыпал бы.

— Я пойду, отец, — не червонцев искать, а славы молодецкой!

— Ты после меня второй атаман, а хочешь идти? Ты скоро и первым атаманом будешь над казаками, над добрыми молодцами, потому что ты не боишься Еремии. Иди, сокол, иди, а потом проси чего хочешь. Ну, теперь я тебе скажу вот что: если б ты не пошел, я пошел бы сам, да мне нельзя идти.

— Вам нельзя; если б вы пошли, казаки загалдели бы, что вы спасаете свою шкуру, и разбрелись бы по свету, а если я пойду, это придаст им храбрости.

— А людей тебе много дать?

— Я не возьму много; с небольшой ватагой легче скрываться Дайте пятьсот человек, и я головой ручаюсь, что достану вам "языка".

— Так иди сейчас же. В Каменце из пушек стреляют от радости, на спасение ляхам и на погибель нам, невинным.

Богун ушел и тотчас же стал готовиться к дороге. Казаки его, по своему неизменному обычаю, пили вмертвую, "покуда смерть не угомонит"; он пил наравне со всеми, наконец, окончательно ошалел, приказал выкатить бочку дегтя и, как был, в бархате, атласе, так залез в нее, окунулся с головой раз, другой, третий и крикнул:

— Черен я теперь, как темная ночь! Не увидят меня ляшские очи.

Он вскочил на коня и помчался вперед, сопровождаемый своим отрядом.

А пан Скшетуский тем временем дошел до Ярмолинца и, встретив там отпор, немилосердно покарал несчастных горожан, пригрозил немедленным прибытием Еремии и остановился на ночлег.

Вечером он сказал своим товарищам:

— Покуда Бог помогает нам. Мне кажется, что нас действительно считают за авангард князя, но нам нужно подумать, как бы не разгадали нашу тайну.

— Долго еще мы будем так ходить? — спросил Заглоба.

— Пока не разузнаем намерений Кривоноса.

— Ведь так мы и битву прогуляем, не попадем к своим.

— Очень может быть.

— Это мне не нравится. Правда, досталось казакам под Константиновом, да мало. Руки так и чешутся…

— Может быть, вам придется здесь драться больше, чем вы рассчитываете.

— Как так? — не скрывая тревоги, спросил пан Заглоба.

— В любой момент мы можем наткнуться на неприятеля и хотя пришли сюда не за тем, чтобы оружием преграждать ему дорогу, в случае нападения должны будем обороняться. Но возвратимся к делу: нам нужно обойти побольше селений, чтобы о нас одновременно говорили в разных местах, бунтовщиков карать без пощады, навести побольше страху и повсюду распускать о себе молву. Поэтому, я думаю, нам надо разделиться.

— И мое мнение таково, — согласился Володыевский, — у страха глаза велики, и те, которые убегут к Кривоносу, будут говорить о сотнях тысяч.