Генрик Сенкевич - Огнем и мечом (пер. Вукол Лавров)

— А, здравствуйте! Отчего не заглянете ко мне, что поделываете?

— Я все с паном Скшетуским, — ответил Заглоба.

Стражник недолюбливал Скшетуского за неприветливость и называл его иронически мудрецом. Он хорошо знал о несчастье, постигшем Скшетуского, но до поры до времени воздерживался от каких-либо комментариев на этот счет. Теперь же винные пары шумели в его голове, он взял поручика за пуговицу жупана и спросил:

— А вы все по возлюбленной плачете? Хороша была?.. А?

— Оставьте меня! — глухо сказал Скшетуский.

— Подождите минуту.

— Я спешу по делу, по службе. Пустите!

— Постойте, — настаивал Лащ с упорством пьяного человека. — Вам дело, не мне. Мною тут командовать никто не смеет.

Он понизил голос:

— Скажите лучше, хороша она была? Брови поручика нахмурились.

— Не дотрагивайтесь до моей раны.

— Не дотрагиваться? Не бойтесь. Коли хороша она была, то жива.

Лицо Скшетуского покрылось смертельной бледностью, но он сдержался и сказал:

— Пан стражник, не забывайте, с кем вы говорите.

Лащ вытаращил глаза.

— Что такое? Вы грозите, грозите мне?..

— Идите своей дорогой, пан стражник! — крикнул, дрожа от злости, Зацвилиховский.

— Ах вы, дрянь этакая! — трещал стражник. — Господа, за сабли!

Он выхватил саблю и бросился с нею на Скшетуского, но в то же мгновение сабля его была выбита из рук, а сам он с размаху растянулся на земле.

Пан Скшетуский не добивал его. Он стоял, бледный, взволнованный, посреди сбежавшейся толпы. С одной стороны подоспели солдаты стражника, с другой — солдаты Володыевского высыпали, словно пчелы из улья. Раздались крики: "Бей! Бей!". Вот засверкали обнаженные сабли, свалка могла каждую минуту перейти в битву. На счастье, сторонники Лаща, видя свою малочисленность, поостыли, схватили пана стражника и потащили его за собою.

Если б он имел дело с менее приученными к дисциплине офицерами, его, вероятно, давно бы разорвали в клочья, но старик Зацвилиховский скоро образумился, крикнул "Стой!", и сабли скрылись в ножнах.

Тем не менее, проходивший в это время пан Кушель счел своей обязанностью довести о происшедшем до сведения князя. Он торопливо вошел в его комнату и крикнул:

— Князь, солдаты рубятся между собой.

В это время дверь с грохотом распахнулась, и в комнату, словно пуля, влетел бледный от бешенства пан стражник.

— Ваше сиятельство! — орал он. — Справедливости! В вашем лагере, точно у Хмельницкого, ни на заслуги, ни на достоинство не обращают внимания! Обнажают сабли против сановников государства! Если вы не рассудите по справедливости, не приговорите к смерти дерзкого обидчика, я сам с ним расправлюсь.

Князь встал из-за стола.

— Что случилось? Кто обидел вас?

— Ваш офицер, Скшетуский.

На лице князя выразилось неподдельное изумление.

— Скшетуский?

Тут двери отворились, и вошел Зацвилиховский.

— Князь, я был свидетелем этого, — сказал он.

— Я не на очную ставку пришел сюда, а требую кары, — продолжал кричать Лащ.

Князь повернулся к нему и остановил на нем свои глаза.

— Тише, тише! — медленно и с нажимом сказал он.

Вероятно, в его взгляде или тихом голосе было действительно что-то настолько страшное, что известный своим нахальством стражник сразу умолк, точно потерял дар речи, а все присутствующие побледнели.

— Говорите вы! — приказал князь Зацвилиховскому.

Зацвилиховский передал всю суть дела и закончил так:

— Вы знаете меня, князь, знаете, что в течение всей моей семидесятилетней жизни ни одно слово лжи не замарало моих уст, и теперь, даже под присягой, я не могу ни слова выкинуть из моего рассказа.

Князь знал, что Зацвилиховский всегда говорит правду, к тому же, пан Лащ был хорошо ему известен. Тем не менее, он, не сказав ни слова, взялся за перо и начал что-то писать.

— Вы просили справедливости? Вы получите то, что просили, — сказал он стражнику; окончив свое письмо.

Стражник раскрыл было рот, хотел что-то сказать, но язык не слушался его. Наконец, он подбоченился, поклонился князю и гордо вышел из комнаты.

— Желенский, — сказал князь, — отнесите это письмо пану Скшетускому.

Пан Володыевский, который не отходил от пана Скшетуского, встревожился при виде пажа князя. Желенский, не говоря ни слова, отдал пакет и ушел. Скшетуский прочел письмо Еремии и подал его товарищу.

— Читай, — сказал он.

Пан Володыевский взглянул и вскрикнул:

— Назначение в поручики! — и кинулся на шею Скшетускому.