Гор Видал - Император Юлиан

- Ну конечно, - вкрадчиво ответил Пегасий. - Разве великие герои прошлого менее достойны поклонения, чем святые мученики, также обитавшие в этих краях?

- Не уверен, что это одно и то же, - возразил я, напуская на себя важность.

- Во всяком случае, таким образом нам удалось сохранить множество прекрасных зданий и скульптур. - И Пегасий повел меня в храмы Афины и Ахилла. Оба они были в отличном состоянии. Я заметил, что Пегасий ведет себя не так, как другие галилеяне: проходя мимо статуй богов, он не осенял себя крестным знамением и не шипел, чтобы предохраниться от порчи. Он блестяще знал Трою, и я был особенно растроган, когда он показал мне саркофаг Ахилла.

- Здесь он лежит, неистовый Ахилл. - Пегасий погладил древний мрамор. - Герой и великан, воистину великан. Несколько лет тому назад мы вскрыли саркофаг и обнаружили скелет человека ростом в семь футов, а на месте пятки лежал наконечник стрелы.

Находясь в непосредственной близости от нашей легендарной истории, я не мог не испытывать благоговения, и это не укрылось от Пегасия: как я ни стараюсь, у меня буквально все написано на лице.

- То были великие времена, - произнес он вполголоса.

- Они еще вернутся, - неосторожно обронил я.

- Молю Бога, чтобы ты оказался прав, - проговорил епископ Илионский. - Сегодня этот самый Пегасий назначен мною верховным жрецом всей Каппадокии. Он никогда не был галилеянином, хотя и вынужден был притворяться, чтобы с помощью высокого положения в этой порочной секте сохранить храмы наших предков. Теперь он наслаждается полученной свободой.

Приск: А в настоящее время он наслаждается жизнью при дворе персидского царя. Ходят слухи, что его обратили и он теперь поклоняется персидскому богу солнца. Странных людей выбирал Юлиан себе в друзья!

Юлиан Август

В начале февраля мы прибыли в Комо - городок на озере с тем же названием приблизительно в тридцати милях к северу от Милана. Здесь я в течение шести месяцев находился фактически под арестом. Мне было запрещено с кем-либо видеться, кроме слуг, которые прибыли вместе со мной, письма Оривасия и Максима до меня не доходили. Для внешнего мира я был все равно что мертв. Единственным моим утешением было чтение полного собрания сочинений Плиния Младшего, который когда-то жил в Комо. Никогда не забуду, с каким отвращением читал я его знаменитые восторженные описания этого города, который я возненавидел на всю жизнь вместе с зеленовато-голубым озером.

Все это время я не имел понятия о том, что творится в окружающем меня мире. Вероятно, это было не так уж плохо, если учесть, что в Священной консистории шли в это время бурные дебаты о моей дальнейшей судьбе. "Это еще один Галл, - твердил Евсевий, - его нужно немедленно казнить". Большинство членов консистории разделяло его точку зрения. Во главе тех, кто выступил в мою защиту, как ни странно, оказалась императрица Евсевия. Не будучи членом консистории, она все же имела на нее некоторое влияние. "Юлиан не совершил никакого преступления. Его благонадежность никогда всерьез не ставилась под сомнение. Он - последний оставшийся в живых член императорской фамилии мужского пола. До тех пор, пока мы не даруем императору сына, Юлиан - законный престолонаследник. Казнить его нетрудно, но если после этого государь, от чего Боже упаси, умрет, не оставив потомства, род Константина Великого угаснет, а империю охватит смута".

В конце концов мнение императрицы одержало верх, но для этого ей пришлось целых полгода спорить с хранителем императорской опочивальни, а Констанций слушал, хранил молчание, раздумывал и выжидал.

В начале июня в Комо прибыл камергер с приказом: благороднейшему Юлиану надлежит явиться к божественной императрице Евсевии. Весть эта меня ошеломила: почему к императрице, а не к императору? - задавал я себе вопрос. Я расспрашивал камергера, но он твердил одно и то же: мне предстоит личная аудиенция; нет, он не может сказать, примет ли меня император; нет, ему даже не известно, находится ли вообще император в Милане - он просто упивался тем, что оставлял меня в неведении.

Нас провели в город через потайную дверь в одной из сторожевых башен; узкими проулками мы, прячась от всех, подошли к боковому входу императорского дворца. Здесь меня встретили придворные и отвели прямо в покои императрицы.

Императрица Евсевия оказалась не намного старше меня и гораздо красивее своих изображений. Ее глаза и губы в мраморе казались такими суровыми, а в жизни были всего лишь печальными. Хламида огненного цвета красиво оттеняла ее бледное лицо и черные, как смоль, волосы.