Гор Видал - Император Юлиан

В декабре нашей спокойной жизни пришел конец. Из Британии пришла весть, что пикты и скотты, населяющие северную часть острова, грозят перейти границу. Наш наместник настоятельно просил подкреплений. Мое положение стало еще более затруднительным. Солдат у меня и так было в обрез, причем повсюду ходили упорные слухи, что лишь только император выступит против персов, цезарю Галлии не оставят ни одного солдата. Между тем Британия представляла для нас особый экономический интерес: германское нашествие разорило галльских крестьян, и до нового урожая мы могли рассчитывать только на британский хлеб.

Я собрал совет, на котором было решено немедленно отправить в Британию Лупицина. Это был бесспорно талантливый полководец, но мы так и не смогли окончательно решить, какая черта в его характера преобладает - алчность или жестокость.

В тот самый день, когда Лупицин ступил на британский берег, в Париж прибыл с посланием от Констанция императорский государственный секретарь, трибун Деценций, в сопровождении целой свиты законоведов и чиновников финансового ведомства. Прежде чем проследовать ко мне, он на несколько дней заехал к Флоренцию во Вьен. Я счел это оскорбительным: прибывающие в провинцию должностные лица сначала обязаны засвидетельствовать свое почтение цезарю.

Дальняя дорога утомила Деценция, и я позволил ему огласить послание государя сидя. Дружелюбное по тону, оно содержало безапелляционные требования: я должен отправить Констанцию мои лучшие легионы - эрулов, батавов, кельтов и петулантов, а также по триста человек от всех остальных. Все воинские части должны были незамедлительно выступить в Антиохию, чтобы успеть к началу весенней кампании против персов.

Когда Деценций умолк, я произнес как можно спокойнее:

- Итак, государь требует немногим более половины моей армии.

- Именно так, цезарь. В Персии нам придется трудно, возможно, там решится судьба империи.

- А учел ли император, как на это отреагируют германцы? Начать с того, что моя армия и без того немногочисленна, а если мне оставить менее двенадцати тысяч солдат - к тому же худших, - германские племена наверняка восстанут снова.

- Но государь, читая реляции о твоих великих победах, решил, что они обеспечили в Галлии мир на несколько десятилетий вперед.

"Что это, экспромт или наущение Констанция тонко поддеть меня?" - мелькнула у меня мысль. Вслух же я возразил:

- Ни в одной провинции невозможно гарантировать окончательного мира. Пока остается в живых хотя бы один германец, опасность сохраняется.

- Но согласись, цезарь, непосредственной опасности нет?

- Не могу согласиться, трибун. Кроме того, в Британии сейчас очень неспокойно.

- Абсолютно спокойно не бывает никогда. А посему, начиная войну с Персией, Август желает собрать под свое начало всех своих - подчеркиваю, своих - лучших солдат. Он полагает…

- А известно ли Августу, что я поклялся солдатам-галлам: ни один из них не будет участвовать в боевых действиях за пределами своей провинции?

- Они давали присягу императору, и она выше твоей клятвы, - ответил Деценций тоном, не допускающим возражений.

- Справедливо, и все же считаю нужным предупредить: я не могу поручиться, что это не вызовет мятежа.

Деценций пристально взглянул на меня. Я понимал, о чем он размышляет. А что если этот якобы лишенный всяких амбиций цезарь решил воспользоваться ситуацией, чтобы поднять мятеж и захватить власть на Западе? Таковы царедворцы, им свойственно в любом слове искать скрытый смысл. Я всего лишь выразил опасение, не взбушуются ли солдаты, он же понял это по-другому: я готов, если меня на то подтолкнут, спровоцировать солдат на бунт.

- Я остаюсь верным слугой императора, - сказал я, тщательно взвешивая каждое слово, - я выполню его приказ. Мои слова были всего лишь предостережением. Но легионы, которые требует Констанций, могут поступить в его распоряжение не ранее чем через месяц.

- Государь сказал - немедленно… - начал Деценций. Я его перебил:

- Трибун, в данную минуту легионы, которые требует от меня император, плывут в Британию. - И я объяснил ему, почему направил туда Лупицина. Желая доказать свою преданность императору, я в присутствии Деценция продиктовал приказ Лупицину немедленно вернуться, а затем лично отвел императорского посланца к Синтуле и велел выполнять все его распоряжения. К концу недели мои лучшие солдаты начали отправляться в Антиохию. Как ни странно, они почти не роптали. Должно быть, хитрец Деценций посулил им щедрые награды и трофеи.