Владимир Микушевич - Воскресение в Третьем Риме

Признаться, меня-то больше занимало другое. Как только Адриана арестовали, я решил, что уж теперь-то юбилей Чудотворцева отмечаться не будет: изменился политический курс. Встретив на другой день в коридоре Штофика, я не удержался и прямо высказал ему свои опасения. Мне показалось, что по лоснящемуся лицу проректора скользнула тень тревожного понимания, но Штофик тут же взял себя в руки:

– Помилуйте, э-э… Иннокентий, неужели юбилей старейшего русского ученого может быть отменен из-за… из-за мальчишеской выходки? Как это возможно, после двадцатого-то съезда? Спокойно работайте над вашим докладом… м-да… о Елене Прекрасной и ни о чем таком не думайте. Обращаясь к Фавсту (он произнес по-немецки Faust, а не Фа-уст, как говорят по-русски), докажите, что вы сами истинный Фавстов!

На этом мы расстались, и я поспешил пересказать начальственную шутку Кире, предположив, что, быть может, дело Адриана действительно будет сочтено мальчишеской выходкой, но Кира промолчала в ответ со странной безучастностью, так что я не понял, отчаяние ли это или усталое безразличие, но когда я в тот же день снова встретил Штофика на этот раз уже в филологическом кабинете и спросил его, на какое же все-таки число назначена юбилейная конференция, он ответил мне неуверенно, что всему свое время.

– Доклад Платона Демьяновича состоится двадцать девятого декабря 1956 года, – изрекла вдруг тетя Маша, когда я пересказал ей свои опасения и ответы Штофика.

Меньше всего я мог предположить, что исчерпывающей информацией по вопросу о чудотворцевской конференции располагает моя тетушка-бабушка, не бывающая нигде, кроме своего картофельного института, но в то же время я знал, что она слов на ветер не бросает. Я не позволил себе слишком настоятельно расспрашивать ma tante Marie; я лишь в который уже раз сопоставил даты чудотворцевского рождения по старому и по новому стилю, но ничего похожего на шестнадцатое декабря у меня не получилось. И почему тетушка так резко подчеркнула, какого года будет это шестнадцатое декабря? Потому ли, что это год двадцатого съезда? Оговорилась она или проговорилась? Как же я был удивлен, когда на бабушкино пророчество насчет шестнадцатого декабря откликнулась Кира, до сих пор старательно пропускавшая мимо ушей все, что относилось к Чудотворцеву. Я и упомянул-то эту дату случайно в связи с моей работой над «Фаустом», которую Штофик велел мне продолжать, хотя никакие доклады, тем более студенческие, на Чудотворцевском юбилее вроде не предполагались, в особенности, после истории с Адрианом.

– Двадцать девятого декабря? А не тридцатого ли? – вдруг насторожилась Кира, услышав от меня загадочную дату.

Мало сказать, что я был удивлен, я был поражен ее реакцией. Разговор шел в квартире с концертным роялем, где мы встретились впервые после ареста Адика. Я был очень смущен моральной стороной наших отношений с Кирой, как будто мы пользуемся его арестом для нашего адюльтера, хотя увести жену у арестованного мужа еще аморальнее, но Кира настояла на встрече со всем ее интимным ритуалом, уверив меня, что подобного ритуала требует именно наша верность арестованному Адриану «Третьему в поле». «Не забудь, мы аки», – шептала она в моих объятиях.

– Но почему шестнадцатого или семнадцатого декабря? – допытывался я, лежа рядом с ней на допотопном двуспальном одре красного дерева. – Ректорат, что ли, так решил? Ты слышала что-нибудь?

– Ничего я не слышала. Сам ты неужели не знаешь, почему?

– Ну почему, почему?

– В ночь с шестнадцатого на семнадцатое декабря 1916 года убили Распутина.

– А причем тут двадцать девятое декабря 1956 года? – никак не мог взять в толк я.

– Двадцать девятое декабря 1956-го и есть 16 декабря 1916-го, – отчеканила Кира, а я понял, почему тетушка так подчеркивала год.

– Все равно не понимаю, какое отношение доклад Чудотворцева об Орфее имеет к Распутину, – промямлил я.

– Тут уж я ничего не знаю. Об этом ты лучше Марью Алексевну спроси, – отрезала она.

В первый раз Кира назвала мою тетушку-бабушку по имени-отчеству, как знакомую, и во второй раз мнения обеих совпали: по вопросу о моем выходе из комсомола и теперь вот о дате чудотворцевского доклада. Сговариваются они, что ли? Кстати, Кира на этот раз действительно не знала, о чем будет доклад Чудотворцева. Впервые за последние годы он работал над своим докладом не с ней, а с Клашей Пешкиной. Будущая Клавиша подвергалась первому испытанию, звучит ли она с Чудотворцевым в унисон. Иными словами, то был первый опыт ее секретарской работы. Вот почему мы и смогли встретиться в пустой квартире Марианны Буниной, где пока еще обычно жила Клаша Пешкина.