Владимир Микушевич - Воскресение в Третьем Риме

В ту ночь земля не хлюпала, а похрустывала, схваченная ночным морозцем. Мы шли по пустынному Рождествену и не говорили ни слова. Наконец, я нарушил молчание:

– Слушай, а как же твое замужество?

– Ты что имеешь в виду? – поежилась она, как будто от холода, но видно было, что мой вопрос смутил ее.

– Ты ведь замужем… за Адиком Луцким. Даже фамилию его носишь.

– Не все ли равно, какую фамилию я ношу. У меня своя жизнь.

– Но ты и вышла-то за него недавно, всего несколько месяцев назад, и вот теперь со мной… Ты что же, ошиблась в нем?

– Нет, как раз не ошиблась.

– Но как же так получилось?

– Все получилось. Как ты не понимаешь? Адриан свободен, и я свободна! Он мой друг, и я его друг, но мы свободны даже друг от друга.

Кира с удовлетворением расправила плечики под пальто. Она нашла нужную формулировку. Мне вспомнился брак Веры Павловны с Лопуховым из романа «Что делать?», и мне захотелось увериться, правильно ли я ее понял, тем более что теперь уже это касалось и меня:

– Так что же, у вас фиктивный брак? А зачем? Кому-нибудь из вас нужна была московская прописка?

– Ты что, не хочешь меня понять? Разве не всякий брак в наше время фиктивный?

– Но не до такой же степени!

– А до какой?

– В конце концов, муж он тебе или не муж? Зачем нужно было оформлять отношения… которых нет?

– Ты только что убедился в том, что я не нуждаюсь в оформлении… этих отношений.

– Но я убедился и в том, на что обратила внимание… баба Харя.

Уверен, что она вспыхнула, хотя лунный свет скрадывал краску на ее лице.

– Ах, ты вот о чем… Ты Розанова «Люди лунного света» читал?

– Читал.

– Так вот Адик один из них. Он человек лунного света.

– Урнинг?

– Розанов так их называет. По-моему, это своего рода избранничество. Адриан – гениальный математик. Он такой, как Ньютон, как Спиноза, которого он мне напоминает. Можно и Канта вспомнить…

– Насколько мне известно, никто из них не женился.

– Адриан мой друг, и он помог мне, когда мне была нужна помощь.

– Ты называешь брак помощью? Я бы мог еще тебя понять, если бы ты была беременна от негодяя, который тебя бросил, но ведь с тобой ничего подобного не было. Какую же помощь оказал тебе гениальный математик Адриан?

– Я предпочитаю не говорить об этом.

– Хорошо, но даже фиктивный брак Веры Павловны превратился в настоящий брак сначала с Лопуховым, потом с Кирсановым. Скажи мне, твой фиктивный брак на всю жизнь?

Некоторое время она шла редом со мною молча, потом неуверенно сказала:

– Я не готова ответить на этот вопрос. С меня вполне довольно того, что я свободна… и свободен Адриан. – Уверенность к ней вернулась, как только она попала в привычную колею.

– Хорошо, но как я должен вести себя по отношению к твоему мужу? После того, что у нас только что было?

– Никак. Его это не касается. Как не касается меня его личная жизнь, о которой, правда, я ничего не знаю. Я бы очень хотела, чтобы ты с ним сблизился и, если можно, подружился.

– А мои отношения с тобой?

– Повторяю, его это не касается. Но не слишком ли много мы с тобой разговариваем?

И она бросилась ко мне на шею, опьянив меня безудержным пароксизмом поцелуев. Ничего подобного в нашей жизни не повторялось никогда:

И этот запах, запах ее металлически жестких волос, застывшей осенней травы и мглисто-голубой дымки, окутывающей окрестные лесистые холмы, как будто она окуривала их своей сигаретой и дым остался у нее в глазницах.

В Москве наши вечерние прогулки прекратились: Кира упорно повторяла мне после лекций, что сегодня она занята. Но мы время от времени встречались (в цинично-техническом современном смысле слова), и Кира, несомненно, прилагала определенные усилия к тому, чтобы наши эротические встречи были регулярными. Ничего похожего на страсть, прорвавшуюся на рассвете в Рождествене. Кира вела себя так, как будто мы молодожены, у которых проблемы с жилплощадью. Кажется, Кира выполняла супружеские обязанности и требовала того же от меня, следуя некоему таинственному ритуалу, что, возможно, и привело ее впоследствии к тантра-йоге. Она приводила меня всегда в одну и ту же квартиру в старом арбатском доме, и я подумал было, что она водит меня к себе домой. Квартира была пыльная, просторная, запущенная. Корешки книг на длинных стеллажах могли объяснить Кирину эрудицию. Простыни на двуспальной кровати красного дерева не отличались свежестью, напоминая мне логово бабы Хари, что, признаться, особенным образом волновало меня. С добротным ветшающим супружеским ложем странно гармонировал роскошный концертный рояль, великолепно настроенный, как мог я убедиться, пробежав пальцами по клавишам. «Ты играешь?» – спросил я Киру. «Немного играю, но теперь не до того», – сказала она и в ответ на мои настоятельные просьбы пробренчала этюд Скрябина с явным намерением отмахнуться от моего вопроса, но игра ее выдавала некоторую выучку и даже технику. Со временем я узнал, что Киру учила музыке сама Марианна Яковлевна Бунина и встречались мы в ее квартире. Кира должна была присматривать за квартирой знаменитой пианистки, когда та уезжала на гастроли, что и давало нам возможность встречаться в ее отсутствие.