Владимир Микушевич - Воскресение в Третьем Риме

И у младшей из сестер-харит Натальи Темляковой крестной матерью была Нина Герасимовна Темрюкова, в замужестве княгиня Арсеньева. Крестная мать и крестная дочь испытывали одна к другой более чем родственную привязанность, как говорится, надышаться друг дружкой не могли. Еще в церкви Нина Герасимовна что-то заметила, взглянув на свою малютку-крестницу, а потом вся родня уверилась: Наталья была больше похожа на свою крестную, чем на родную мать: точная ее копия, чуть ли не младший двойник. Когда Наталья подросла, оказалось, что они с княгиней одного роста, а поскольку Нина Герасимовна и в пятьдесят лет выглядела, как в тридцать, их нередко принимали за старшую и младшую сестру. Один дальний родственник, склонный к близорукости, счел их даже однажды сестрами-близнецами: обе стройные, темно-русые, сероглазые (у обеих серые глаза казались карими), тонкий профиль и точеный носик с горской горбинкой; обе они напоминали родовитых кабардинских красавиц. По-видимому, княгиня узнавала в своей крестнице самое себя и любовалась ею с любопытством, втайне перечитывая, вернее переживая свою собственную жизнь. Вот почему она буквально не спускала глаз с Натальи и не выносила разлуки с нею. Вот почему Наталья жила в княжеском доме, а на отцовском хуторе только гостила, хотя отец ее тоже души в ней не чаял. Однако и суровый казак Василий Евдокимович Темляков не отваживался надолго разлучить свою дочь с крестной матерью, хотя нередко роптал на княжеское воспитание, и ему было не по душе, что дочь растет барышней, а не казачкой. Было одно обстоятельство, которому пожилой казак не мог не подчиниться. Среди родни, включая Темляковых и Темрюковых, укоренился слух, будто обе они, и Нина Герасимовна, и Наталья, уродились в Марию Темрюковну, царицу московскую. Таинственное сходство сближало Нину Герасимовну с Натальей, хотя нередко между ними вспыхивали краткие, но бурные размолвки. Давало себя знать некое соперничество, как будто обе втайне спорили, которая из них настоящая Мария Темрюковна. При этом в доме Арсеньевых не только любовались маленькой Натальей, но и стремились нечто зашифровать в ее облике и нраве. Как это водится в аристократическом обществе, ей дали еще одно семейно-светское имя, называя ее не Nathalie, а другим экзотическим именем, заимствованным у Шатобриана, Атала. В романе Шатобриана это имя носила красавица индианка.

Маленькая Атала болтала по-французски, как по-русски, и, приезжая домой к родителям («на побывку», – ворчал Василий Евдокимович), никак не могла привыкнуть к тому, что батюшка с матушкой (так Василий Евдокимович приучал ее называть родителей) по-французски не говорят и не понимают. Между тем гувернантка приучила ее говорить о своих интимных нуждах только по-французски, и Наташа просто не умела говорить о некоторых вещах по-русски, что смущало ее мать и заставляло хмуриться отца. «Эх, девка, девка, за кого тебя замуж выдавать», – качал головой Василий Евдокимович, но и он не мог не любоваться дочерью, когда она лихо гарцевала перед ним в седле. Разумеется, всякая казачка усидела бы на лошади, но Наталья не просто ездила верхом, она именно гарцевала, переняв это искусство опять-таки от Нины Герасимовны, и Василий Евдокимович, бравший не раз призы за джигитовку, не мог не восхищаться наездничеством дочери, хотя и ворчал вслух, что не девичье это дело. У него в голове не укладывалось, что Наталья, воспитанная как барышня, – при этом отнюдь не белоручка (правда, руки у нее были белее некуда, но из барственных ручек не валилась никакая работа: Наталья могла жать пшеницу целыми днями, мастерски владея серпом, доила коров и на славу стряпала казачьи блюда). Но во всем этом чувствовалось не прилежание домовитой крестьянки, а прихоть причудницы-барышни, дескать, хочу жну, хочу на коне скачу, хочу на фортепьянах играю. Василий Евдокимович не мог скрыть глухого раздражения, но не восхищаться красавицей дочерью тоже не мог. Честно говоря, он сам не знал, чего он хочет от Натальи, и потому не особенно задерживал дочь у себя на хуторе. И Атала снова скакала по горным дорогам то вровень с Ниной Герасимовной, то вдруг обгоняя ее, так что встревоженная крестная не без труда настигала ее где-нибудь над головокружительной крутизной. Никто не знал, о чем всадницы беседуют во время своих долгих прогулок, но то были беседы задушевные, хотя и не безоблачные, так как обе были вспыльчивы, нередко ссорились, но жить одна без другой не могли. Словом, Наталья Темлякова в юности напоминала княжну Джаваху, хотя она могла быть скорее героиней, чем читательницей романов, написанных Чарской.