Владимир Микушевич - Воскресение в Третьем Риме

– Пушкин?

– Да, Пушкин. Пушкин был мусульманин в душе. Никто, кроме мусульманина, не написал бы таких „Подражаний Корану“. За это его и убил европеец, крестоносец, пытавшийся обесчестить его жену… и Россию вместе с ней. Россия – мусульманская страна, если ее величайший поэт – мусульманин.

– А русский царь? – спросил я.

– Не может быть русского царя, кроме праведного халифа. А праведный халиф у нас был.

– Кто? – снова спросил я.

– Конечно, Сталин, – ответил Аскер-Али-Муса. Он встал со стула, собираясь уходить.

– Но вы поддержите нашу акцию? – встрепенулся Ярлов.

– Поддержим, насколько нам позволит наша вера и наша совесть.

С этими словами Аскер-Али-Муса закрыл за собой дверь.

– Но вы согласны с нами в главном? – почти крикнул ему вслед Ярлов.

– Мы уже условились об этом. Так Аллах велит, – ответил Аскер-Али-Муса из-за двери.

– Все-таки не может быть другой веры, кроме веры предков, – изрек Игорь Кончак, не дожидаясь, пока к нему обратится Ярлов. – Только вера предков исключает религиозную вражду, ибо вера предков не допускает прозелитизма; нельзя принять не своих предков за своих, и потому нельзя перейти в другую веру. Предков не меняют. Чингисхан следовал этому принципу и завоевал мир, оберегая все религии. Чингисхан наряду со Сталиным – вдохновитель ПРАКСа. Орда, орда, орда – вот истинный прообраз советской империи.

Он говорил бы еще долго, но Ярлов прервал его:

– Ваша позиция мне ясна. Поддерживаете ли вы нас в главном?

– Конечно! Безусловно! – с пафосом зажил Игорь Кончак, хотя я заметил, что вопрос смутил его.

– Тогда позвольте вас проводить. Мы рискуем утомить Иннокентия Федоровича, который все-таки не совсем здоров.

Ярлов обернулся ко мне:

– До свиданья, завтра я тоже приду к вам не один.

Я рассчитывал спросить его наедине, о какой акции идет речь, но Ярлов откланялся и в тот день больше не появлялся, оставив меня на попечение Клавдии, а с ней я предпочел ничего не обсуждать, чтобы не тревожить ее. Я не забывал, насколько она зависит от Ярлова и ПРАКСа, хозяйничающего в доме, где она живет.

На другой день Ярлов вошел ко мне с двумя молодыми людьми, яростно спорившими еще в коридоре. Оба они были одеты в одинаковую камуфляжную форму, и только по голосу я определил, кто из них девушка, а кто юноша. Девушка оказалась лидером возрожденного Комальба, юноша представлял Истком. Обе организации клялись в непререкаемой верности заветам Антонины Духовой, и оба лидера обвиняли друг друга в отступничестве. Я не сразу понял, в чем суть их разногласий, так как Ярлов не предоставлял слова ни юноше, ни девушке, лишь подливая время от времени масла в огонь их спора. Лидер коммунистических альбигойцев своим звонким голоском требовала абсолютной добровольности при формировании народной армии. Всеобщую воинскую повинность она объявляла посягательством на свободу личности, а профессиональную армию считала продажным охвостьем ростовщического капитала. Напротив, лидер Исткома еще не устоявшимся юношеским баском требовал всеобщей воинской обязанности без всяких скидок на здоровье и возраст. Весь народ должен состоять из воинов. Человек рождается воином и воином умирает. Любая работа, даже уборка мусора на улицах, рассматривается как работа для фронта. Добровольность при этом объявлялась лазейкой для предателей, извращенцев и других врагов народа. На это представительница Комальба яростно возражала. Комальбовская добровольность не допускает отказа от службы в армии, она лишь испытание на приверженность свету или тьме (рецидив подлинного альбигойского учения.) Кто отказывается добровольно вступить в комальбовскую армию, тот подлежит немедленному уничтожению, чтобы он снова мог родиться и в новой жизни искупить грех уклонения от священной войны с тьмой. Точно так же уничтожению подлежат и те, кто уклоняется от исткомовской всеобщей воинской повинности. Не совсем понятно было, как, согласно военной доктрине Комальба, поступать с младенцами. Если все рождаются воинами, согласно Исткому, то в чем же Комальбовская добровольность? Тут, возможно, опять обнаруживались корни старинного альбигойства. Рождение само по себе считалось грехом, а воинская служба понималась как искупление. Но, согласно Исткому и согласно Комальбу, уничтожению подлежали все, кто уклоняется от военной службы. Истком и Комальб наперебой заявляли о своей готовности поддержать акцию ПРАКСа, даже не спрашивая, в чем эта акция заключается.