Владимир Микушевич - Воскресение в Третьем Риме

– И когда это было записано? – спросил я, чтобы сказать что-нибудь.

– Позавчера, – ответила Клавдия с подчеркнутым спокойствием, твердо и прямо глядя мне в глаза. – Позавчера, в этой самой комнате. Когда он диктует, он всегда сидит в этом кресле. (Она указала на старинное, покойное кресло, о котором я упоминал.)

– Послушайте, Клавдия, – нерешительно начал я. – Нет, я не оспариваю того, что вы говорите. Это говорите вы, и для меня этого вполне достаточно. Но есть, извините меня, другие. И они могут принять против вас меры, извините меня, не совсем для вас приятные…

– Какие такие меры? – снова вскинулась Клавдия. – И кто такие они? Почему вы не говорите прямо «она»? Еще неизвестно, кому надо больше бояться теперь, мне или ей. Что касается меня, то я никогда не боялась. Слава Богу, я не беззащитна. (Она кивнула в сторону кресла.) Думайте что хотите, но он никогда не умрет. По правде говоря, меня другое мучит. Что с ним будет, когда я умру? Кто займет мое место? С кем будет он… диктовать?

И слезы, вечно таившиеся в нездешней голубой глубине ее глаз, явственно проступили, навернулись, нахлынули приливом, в котором я всегда боялся утонуть.

К счастью, в этот момент в дверь постучали. Стук был отчетливый, настоятельный. Так стучатся в дверь те, кто привык входить без стука. Но в этом стуке слышалась и какая-то неуверенность, как будто стучавшийся лишь имитировал стук, свойственный власть имущему.

– Войдите, – обронила Клавдия, и на пороге комнаты предстал мой двойник.

– Всеволод Викентьевич только что приехал, – промямлил он куда менее уверенно, чем можно было бы ожидать от стучавшегося подобным образом, – и спрашивает, нельзя ли с вами поговорить, несмотря на такой поздний час.

– Зовите, – безразлично ответила Клавдия, и Ярлов сразу же шагнул в комнату Он, очевидно, стоял уже в коридоре у дверей и велел доложить о себе только для приличия.

– Да, да, Клавдия Антоновна, – начал он, с развязной претензией на светскость целуя ей руку, – даже не знаю, как лучше сказать: слишком поздний или слишком ранний час для визита к даме. Но я рад, что вы не слышали, как подъехала моя машина. Видите ли, нашим людям даны специальные указания по возможности не тревожить вас, и мой шофер, во всяком случае, их усвоил. Я увидел у вас в комнате свет и позволил себе… Ах, у вас гость, – спохватился он и представился, протягивая мне руку: гроссмейстер Ярлов.

(Впоследствии я убедился, что Ярлов всегда так представляется и имеет на это право: он был действительно гроссмейстером как шахматист, но однажды, не заняв первого места в чемпионате, в котором рассчитывал победить, вдруг резко поменял профессию и создал свою «Реторту», полузапрещенный театр на досках, как говорилось тогда.)

– Фавстов, – ответил я, неуверенно пожимая в свою очередь его протянутую руку и присматриваясь к Ярлову, а был он среднего роста, лысоватый, грузный, с брюшком, так что лоснящийся кожан приходилось расстегивать. В руке у Ярлова дымилась изогнутая трубка; покосившись на Клавдию, он потребовал пепельницу, которую мой двойник немедленно поставил перед ним. Ярлов тщательно выколотил трубку, но не выпускал ее из рук, в рассчитанном жесте пользуясь ею как указкой.

– Я и нёе сомневался, Иннокентий Федорович, что это вы, – непринужденно обратился он ко мне. – Вы позволите нам сесть, Клавдия Антоновна? (Клавдия кивнула, и Ярлов, покосившись на пустующее кресло, сел на диван. Я предпочел пересесть на стул. Мой двойник сразу же вышел из комнаты и принес еще один стул, хотя Клавдия сидела как сидела, а сам он остался стоять в дверях.)

– Пока можешь идти, – сказал ему Ярлов. – Вы не представляете себе, как я рад, что застал вас, Иннокентий Федорович. Ведь я ваш внимательный читатель, ваш поклонник, с вашего позволения. «Русский Фауст» – моя настольная книга. Не говоря уже о том, что я вполне сознаю значение ваших исследований, посвященных Платону Демьяновичу У меня есть некоторые планы в отношении вас, но об этом после (он указал трубкой куда-то в пустоту). А пока пользуюсь случаем и приглашаю вас в театр «Реторта» на генеральную репетицию одного спектакля. Послезавтра в семь часов. И будьте так любезны, передайте аналогичное приглашение вашей гостье, милейшей мадам Литли (он подчеркнул ударение на последнем слоге). Так что жду вас обоих.

– А можно узнать, что за спектакль? – осведомился я.

– Сделайте одолжение. Это пьеса «Троянова тропа», посвященная предполагавшейся высылке Чудотворцева за рубеж.