Владимир Микушевич - Воскресение в Третьем Риме

Хочется думать, что Аделаида в глубине души до конца своей жизни заставляла себя верить, будто Платона Демьяновича не выпустили к ней из большевистской России. Она не могла бы смириться с мыслью, что он не только не предпринял ничего для выезда, но и противодействовал ему как мог. В то же время Аделаида (быть может, она одна), не могла не догадываться, что (кто) удерживает Чудотворцева в России. Вплоть до своего будущего ареста Платон Демьянович не пропускал ни одного спектакля театра «Красная Горка», не выезжавшего, как известно, на гастроли, а после спектакля Чудотворцев верил и не верил, что в доме номер семь теперь уже на улице Лонгина разливает за столом чай та, из-за которой он не уехал.

С отъездом Аделаиды и с высылкой Гавриила Правдина всегдашнее одиночество Платона Демьяновича превращается в настоящий вакуум. Его лекции собирали много слушателей, его труды продолжали выходить (правда, нередко за его счет), но интеллектуальная работа Чудотворцева не вызывала никакого отклика в шумной пустыне двадцатых годов. К тому же уклонение Платона Демьяновича от почетной высылки вызвало среди интеллигенции здесь и там настороженность и отчуждение. Предполагалось, что Чудотворцев преподнес большевикам большие идейные авансы, чем это допускает интеллигентский кодекс чести, и то, что эти авансы пока никак не сказывались на его деятельности, лишь усугубляло подозрения. Но в жизнь Чудотворцева в это время вошло нечто иное, обаятельное, хотя и грозящее осложнениями.

Когда Платон Демьянович вернулся из кратовской здравницы, задержавшись на одну ночь в Мочаловке (мы знаем зачем), он попытался открыть дверь в свою арбатскую квартиру своим ключом, но дверь оказалась запертой изнутри. Платон Демьянович вынужден был позвонить, и ему отперла незнакомая, как ему показалось, девушка. Марианна вся вспыхнула, почувствовав, что он не узнает ее. (Так она всегда вспыхивала, когда убеждала себя в своей правоте, а внутри нее уличало ее и стыдило нечто само по себе постыдное, как она полагала, например чувство старомодного приличия.) Еще поднимаясь по лестнице, Платон Демьянович услышал фортепьянную прелюдию Листа и ушам свои не поверил: неужели это Полюс упражняется? Но Полюс в это время занимался со своим учителем у него на квартире, и Яков Семенович сам ему аккомпанировал. Квартира была переполнена провинциальной родней, так что место около рояля удавалось освободить с трудом, а для занятий Марианны места просто не нашлось. К тому же ей мешал постоянный шум в квартире. «Гвалт», – говорил с примирительной улыбкой сам Яков Семенович. Марианна вынуждена была последовать приглашению Полюса и начала заниматься в просторной пустой квартире Чудотворцева, где также был великолепный рояль, купленный еще Олимпиадой для сына. Полюс получал от Якова Семеновича и домашние задания, которых не выполнял бы без Марианны, так что она надолго задерживалась в квартире и в присутствии Полюса, практически переселилась туда, вытесняемая не только приезжими, но и домашними: только что женился ее старший брат, чья женитьба также привлекла в дом многочисленную родню. Марианна отвечала на пылкие признания Полюса уклончиво, но он уже считал ее своей невестой, и для смущения при неожиданном возвращении Платона Демьяновича у нее были основания. Но Платон Демьянович сам смутился, уверившись, что не узнал пианистку, уже восхищавшую его своим искусством. К тому же перед ним стояла дочь Якова Семеновича, готовившего его сына в великие певцы. Словом, зрение опять подвело Платона Демьяновича. И то сказать: до сих пор он видел пианистку лишь изредка, в отдалении концертного зала или в квартире Буниных, где она скользила в коридоре, как мимолетное виденье или… или как мадам Литли в коридорах Гейдельберга. Однако взаимное смущение у обоих быстро прошло, возможно, именно потому, что оно было взаимным. Марианна неумело разогрела остатки пшенной каши, заварила чай (настоящий, к приятному удивлению Чудотворцева) и продолжала музицировать (вернее, теперь уже онипродолжали, так как Платон Демьянович тоже сел за рояль, хотя давно не упражнялся в фортепьянной игре). Так и хочется написать: они играли Крейцерову сонату, и Марианна действительно подготавливала тогда Бетховенскую программу, а Платон Демьянович играл ей своего любимого Грига и, может быть, танец Кундри собственного сочинения. (Фрагменты «Действа о Граали» он играл Марианне наверняка, выдавая ей свои позднейшие импровизации за эти фрагменты даже тогда, когда работу над «Действом…» он окончательно прекратил.) В этом первом разговоре Платона Демьяновича с Марианной главное было сказано музыкой, но Платон Демьянович, наверное, рассказал ей и о переписке космосов (неудобно называть их микрокосмами) в одной комнате; он мог показать ей и письма Гавриила Львовича (Правдин скопировал письма Платона Демьяновича и отдал ему копии, прощаясь перед отъездом, а незадолго до смерти в Париже опубликовал свою переписку с Чудотворцевым отдельной небольшой книжицей. Платон Демьянович был тогда в заключении).