Илья Клаз - Навеки вместе

— Развяжите хлопу руки, — приказал пан Мирский.

Сняли веревку. Мужик стоял, как и прежде, с заложенными за спину руками, спокойными и немного грустными глазами смотрел на пана Мирского, словно ему было известно, зачем его схватили два дня назад и увели из хаты.

— Хлоп! — Пан Мирский смерил быстрым взглядом мужика с ног до головы. — Ты в Пинске бывал?

— Бывал, пане. Панскую пшеницу на ярмалку везли…

— Где ратуша, знаешь?

— Как не знать, пане!

— Пойдешь вместе с трубачом в город, понесешь письмо маршала и полковника пиньского злодеям: ремесленникам и черни. Покажешь трубачу, где ратуша. Пусть прочитают письмо и дадут ответ — напишут или на словах передадут, все равно. Чтоб запомнил, что говорить будут. Понял?

Пан Мирский взял из рук войта бумагу и отдал ее трубачу. Тот расстегнул сюртук, положил бумагу за пазуху.

— Разговоров с гезами не веди! — строго наказывал пан Мирский. — Спрашивать станут о войске — не отвечай. Скажи, что велено ждать ответ до захода солнца. Потом вертайся с хлопом назад… — и добавил, подумав — Если отпустят…

Трубач побледнел, но ответил достойно:

— Выполню, ваша вельможность!

Они пошли по дороге прямо к Лещинским воротам. Не доходя полета шагов до них, трубач приложил трубу к губам и, набрав воздух, заиграл протяжно и звонко. Звук полетел к городу и замер. На какое-то мгновение стало тихо. Так тихо, что пан Мирский услыхал, как за стеной жалобно заржал конь. Возле ворот трубач повесил трубу через плечо и постучал кулаком.

— Эй, отворите!

За воротами послышался спокойный, чуть хрипловатый голос.

— А ты кто будешь?

— Трубач войска его милости маршала и полковника…

— Ой, матка ридна! Якэ панство до нас…

— Откройте врата! — просил трубач.

— А что надобно тебе?

— Несу письмо полковника Пинского повета и войта пана Луки Ельского.

— Ты ему и труби, пану… Знаешь куда?

— Зело дерзок ты на язык, — обиделся трубач.

— Кому письмо? — спросил другой голос.

— Черни и посадским людям…

— А чернь, что, по-твоему, не люди, лихо твоей матери! — зло выругался казак.

— Замолчи, Юрко! — строго приказал голос. — Что в письме том?

— Читать буду.

— Напиши пану, колы гавкав вин з гаковныць, уси пацюки здохлы от переляку.

За воротами раздался дружный смех.

— Тишей! Ржете, ако кони… Пан Лукаш универсал прислал. Сейчас читать будем… Распускай ворота!

Пан Ельский смотрел, как медленно разошлись створки тяжелых ворот, и в город вошли трубач с мужиком. Войт поковырял сухой травинкой в зубах, сплюнул и посмотрел на пана Мирского. Стражник понял войта и пожал плечами.

— Чернь труслива и расчетлива. Не думаю, чтоб хлопы и ремесленники рисковали головами баб и детей во имя черкасов. — Пан Мирский склонился к уху войта. — Я уже послал двух мужиков в город. Посмотрим. Мужики на посулу падкие.

— Я хотел бы верить, ясновельможный, — войт не отрывал пристального взгляда от ворот. — Но все они: мужики и бабы, и дети — подлые схизматы.

— И схизматы дорожат головой…

Прошел час, а ворота не раскрывались. Пан войт нетерпеливо вздыхал и все больше уверялся в том, что черкасы изрубили трубача. Решил: если это так, то кара будет вдвое суровей. Не положено ни пленять, ни казнить послов. Прошел еще один томительный час. И долетел до слуха тревожный звон церковных колоколов.

— Набат? — насторожился пан Мирский.

— Так, набат…

Возле ратуши собралась толпа мужиков и черкасов. ІІІум и гомон. Небаба поднял шапку, помахал ею:

— Тишей!.. Слушайте, люди, Лукаш Ельский универсал прислал работному люду и холопам.

— Читай! — предложил Шаненя. — Послушаем.

Небаба показал трубачу на телегу, и тот, взобравшись, стал рядом с атаманом.

— …«По определению божию и начальства его, войска королевства Польского, находящиеся под предводительством князя, его милости господина гетмана великого княжества Литовского, с сильною артиллериею к Пинеску стянулись и с помощью божиею хотят взять город и всех бунтовщиков и изменников наказать огнем и мечом… Будучи войтом вашим и не желая, чтобы дети невинныя и пол женский столь строгой справедливости карою обременены были, горячо упрашиваю его милость предводителя войск… чтобы они мне, для извещения вас, а вам для образумления, дав несколько времени, святой справедливости руку остановили; в чем вы познали бы ваши объязанности к королям, господам вашим, это изменническое ваше настроение оставили, а головы свои наклоняя к покорности…»