Илья Клаз - Навеки вместе

— Гайдуки, гайдуки!..

Со стороны шляхетного города мчалась с алебардами и пиками стража. Мужики бросились врассыпную. Гайдуки поставили коляску на колеса и помогли выбраться из нее пану Гинцелю. Бледный и трясущийся, он умолял гайдуков:

— Быстрее к пану Ельскому! Пани Альжбета сомлела!..

Владыка Егорий устало смотрел на бледно-розовый огонек свечи. Пламя дрожало, и фитилек постреливал крошечными голубоватыми искорками.

— Дальше как было?

Шаненя отвел взгляд от иконы Казанской божьей матери, что висела в углу.

— Принесли его челядники ко мне в хату. Дочка поила зельем и выхаживала. Неделю вроде добро все, а потом на два-три дня рассудок теряет, смеется, говорит нескладно.

— Как звать раба?

— Карпухой… И еще могилу бабы Гришки Мешкевича осквернили. Все больше ропщет чернь в городе, из деревень мужики бегут в леса, ищут защиту у казаков… — Шаненя приумолк: что скажет на последние слова владыка? Тот как будто и не слыхал их. — И так уж чаша полна, а капли падают. Как бы не пролилось…

— Знаю, сын мой, все знаю, — тихо ответил владыка, качая головой. Он сцепил тонкие белые пальцы, они хрустнули. — Такова тяжкая доля земли пинской и остатних славных городов Руси.

— Нету Пинска, владыка, и нету здесь Руси… Речь Посполитая, — горестно заметил Шаненя.

— Пинск испокон веков был городом Руси. — Егорий поднялся. Большая, быстрая тень качнулась на стене, застыла. — Еще шестьсот годов назад великого киевского князя Святополка уговаривал волынский князь Давид Игоревич карать Василька, князя Требольского. За то карать, что посягал на города его. Так говорил волынский князь: узриши, еще ти не заиметь град твоих Турова и Пиньска, и прочих град твоих… Это тебе неведомо. — Владыка Егорий пошевелил, пальцами фитиль. Ярче вспыхнула свеча. — С часом Туров и Пинск отошли к Минскому княжеству. Позднее славный князь Долгорукий передал его сыну… Потом объявились ливонцы, а следом ляхи. Белой Руси и киевских земель им было мало. На Московию с мечом пошли… Спас господь от нашествия новых басурманов и землю уберег.

Шаненя снова посмотрел на икону Казанской божьей матери. С такой иконой собирали ополчение Минин и Пожарский. С ее чудотворной силой освободили Москву от нечисти. Божья мать освятила престол Михаилы Романова и нынешнего государя Алексея Михайловича, долгия лета ему…

— Отпиши патриарху Никону про беды наши и страдания.

— Отписал, сын мой. Послать не с кем. Ловят дьяков на дорогах, раздевают и смотрят одежки. — Владыка косо глянул.

Иван подумал о купце. Сказать о нем не решался. Не знал, как встретит Егорий его слова. И все же не умолчал:

— Есть достойный муж, владыка. Купец Савелий… Должен быть скоро в Пинске.

— Дай знать, — попросил Егорий.

Шаненя стал на колени. Взволнованно стучало сердце. Снова начал он про черкасов. Говорил все, о чем думал, что волновало его.

— Иди, сын мой. Устал от долгой беседы. — Егорий прикрыл глаза.

Оставшись один, владыка Егорий долго мерил келью тихими, короткими шагами. Пощипывая бороду, думал, хорошо ли поступил, дав согласие на сговор с казаками? Сердцем понимал, что сделал правильный шаг. А разум говорил: не стоило. Раньше-позже узнает об этом Халевский. Тогда уж не проминут иезуиты такого случая. Тогда не закроют, а попалят церкви, разгонят братства, пройдут мечом по бедной земле. Им лишь зацепка нужна.

Владыка открыл потайную дверцу шкафчика, достал бутылку с мальвазией. Долго шарил рукой по полке — посудину не находил. Отпил несколько глотков из горлышка. Обдало грудь жаром. Владыка спрятал бутылку, но через минуту достал ее снова: велик был соблазн. Утолив желание, вытер ладонью усы. Постоял возле двери, прислушался и задвинул в дверях щеколду.

В Евангелии, что лежало на столе, осторожно приподнял ногтем кожу на дощатой обложке и вытащил тонкий листок. Придвинул свечу и в который раз прочел написанное… «А на всей земле нашей униаты свирепо лютуют… а жолнеры королевские на колья сажают бедных людей невинных, разоряют маемость и сгоняют с земель, принимать веру католическую примушают…»

Прочитав, подумал, не следовало ли б дописать, что к Богдану-де Хмельницкому направляются в полки многие люди своевольные. Пусть знают и помнят в Москве, что Белая Русь с казаками вместе стоит, как с братами, и одной верой с великой Русью связана…

— Была ли надобность, пане ксенже, вытаскивать эту мерзкую бабу и ховать заново? — Полковник пан Лука Ельский болезненно сморщился и отпил из кубка зубровку, разбавленную вишневым соком.