Илья Клаз - Навеки вместе

— Иван не говорил, скоро придет?

— Не говорил, — Устя пригнула голову.

— Ну, ты сегодня разговорчивая.

Показалось Алексашке, а может, и не показалось: зарделась Устя. Споткнулась, выходя, о порог. Алексашка вослед:

— Гляди, лоб не расшиби.

Устя уже из сеней:

— Не твое дело!

Алексашка ел крупник и думал про то, что жизнь в Пинске во много раз тревожней, чем там, в его родных краях. Ворота в город заперты… У ворот часовые денно и нощно с алебардами и бердышами. По городу разъезжают рейтары. Три дня назад через Северские ворота кони втянули две кулеврины, стреляющие четырехфунтовыми ядрами. Одну оставили тут же, вторую потянули по улицам к Лещинским воротам. Пушкари хлопотали возле кулеврин, раскладывали ядра, расставляли ящики с пыжами. Не на шутку всполошилось шановное пинское панство, услыхав про поражение под Пилявцами…

Сытно поев, Алексашка встал из-за стола. Делать было нечего. Вышел за ворота и улицей подался в город.

На базаре и возле корчмы людно. Вдоль торговых рядов купеческие повозки. Глазастая детвора в изодранных рубашонках вертится возле лошадей, рассматривая гривастых и лохмоногих тяжеловозов. Мужикам и бабам охота знать, что привезено в Пинск. В тонких дощатых ящиках обычно держат блону [1] Оконное стекло. . Дорогая штука для мужицкой избы. Загребница [2] Толстый холст. тоже не с руки. Бабы сами ткут тонкое льняное полотно. Его скупают купцы в Пинске за гроши и везут в неметчину. Там серебряные талеры получают. А вот капцы — стоящий товар. Ни того, ни другого Алексашке не надо. Вошел в корчму. Пахнет брагой и пирогами. За двумя дубовыми столами — мужики. Шум и смех!

Третий раз заходит в корчму Алексашка. Тут собираются мастера и челядники всех цехов. Многих Алексашка уже знал по именам. Широкоскулый, лобастый Парамон — из скорняжного цеха. Шустрый и крикливый Карпуха пошивает порты и армяки у Велесницкого. Приметил еще подслеповатого Зыгмунта. Этот лях пану Скочиковскому байдаки [3] Речные суда. мастерит. Но что русскому мужику, что белорусцу или ляху от пана одна ласка.

Алексашка нащупал в поясе грош. Достал его и положил Ицке в протянутую ладонь. Тот улыбнулся, оскалив зубы.

— Налей браги. — Хотел еще попросить пирожок, но махнул и повторил. — Браги. Не кислая?

Ицка заморгал и с достоинством, нарочито громко сказал:

— В корчме у Ицки брага всегда свежая и сладкая. Но если ты хочешь кислую, можешь идти к Хаиму… — Ицка налил половину оловянной кружки. — Это тебе без платы. Понравится — налью полную.

Алексашка выпил. Брага действительно была резкой и сладкой. Крякнул от удовольствия и поставил кружку. К корчмарю подошел Карпуха..

— Лей еще, пане жид!

— Какой я тебе пане? — обиделся Ицка. — Давай плату.

— Лей в долг. Все отдам.

— Когда это ты отдашь, чтоб тебя волки драли!

— Не отдавал разве? — закричал Карпуха. — Говори, не отдавал?

— Ну, отдавал. Ну, и что?

— И за эту отдам.

Ицка почесал пейсы, потом поковырял в носу, вспоминая, сколько должен Карпуха.

— Полтора гроша. Слышишь?

— Слышу, пане. Лей!

Алексашка взял кружку и, покосившись на скамейки, которые были заняты челядниками, прижался к стене. Парамон поднял сонные глаза, подвинулся и кивнул:

— Иди, садись, человече…

Алексашка присел на край скамьи. Парамон раздавил на покатом лбу налившегося кровью комара, отпил браги и продолжал:

— Хлеба нонче уродило много. Будет, слава богу. А начнет куничник его делить… Подымные — отдай. Попасовые — отдай. На квартяных — тоже дай…

— Челядник не пашет, не сеет, — ответил Алексашка. — И про хлеб ему думать нечего.

— Как же нечего?! — возмутился Парамон. — Рот у челядника не зашит. Не будет у куничника хлеба, где взять челяднику?

— Свет велик…

Парамон положил тяжелую ладонь на Алексашкину голову и ткнулся бородой в самое ухо:

— Ты брось! Теперь не убежишь. Теперь никуда не денешься…

Он хотел было что-то сказать еще, да замолчал: вылез из-за стола захмелевший Карпуха, пустился плясать.

— Не топочи!

Парамон дернул за руку Карпуху. Тот обозлился и, брызгая слюной, полез на Парамона с кулаками. Мужики схватили Карпуху, посадили на лавку, поставили перед ним недопитую брагу.

— Что, схизматики, боитесь?

— Это ж ты схизматик, — смеялись мужики.

— Ничо-оо, — Карпуха рубил кулаком воздух. — Придет!.. Он тут, недалече…

— Кто придет? — допытывался Парамон, хотя хорошо знал, о ком говорил Карпуха.