Конн Иггульден: Повелители стрел

— Наши воины храбро сражаются, повелитель. Они не отступят перед врагом, когда вы глядите на них.

Около сотни людей Чингиса пробились к подножию горы и свирепо смотрели вверх. Дул холодный, пронизывающий ветер, и Кокэчу вдруг почувствовал злость и отчаяние. Не для того он прошел такой трудный путь, чтобы бесславно сгинуть на сухом склоне под холодными лучами солнца. Все секреты, доставшиеся от отца, — которого Кокэчу превзошел! — пропадут, когда удар меча или стрелы прервет его жизнь. На какой-то миг Кокэчу возненавидел дряхлого хана, пытавшегося противостоять новой силе в степях. Старик проиграл, а значит, оказался глупцом, и неважно, что когда-то он был сильным и непобедимым. Шаман обругал злой рок, следовавший за ним по пятам.

Хан найманов с трудом поднимался. Он устало махнул воинам, которые вели его под руки.

— Мне нужно передохнуть, — сказал он, тряся головой.

— Повелитель, враг слишком близко, — возразил Кокэчу.

Не обращая на него внимания, телохранители усадили старика на траву.

— Значит, мы побеждены? — спросил хан. — Только по трупам найманов чингисовские псы смогли бы подойти к горе.

Кокэчу не смотрел в глаза телохранителям. Они тоже знали правду, хотя никто не хотел поведать ее старику и отнять у того последнюю надежду. Внизу повсюду лежали мертвые, словно черточки и закорючки кровавых письмен. Ойраты сражались умело и отважно, однако в конце концов дрогнули и они. Армия Чингиса стремительно наступала, используя любую оплошность противника. Кокэчу видел, как враги десятками и сотнями скачут через поле боя, а их командиры действуют на удивление слаженно и быстро. Только мужество найманских воинов помогало сдерживать натиск. К сожалению, одного мужества было недостаточно. Когда позицию у подножия холма вновь заняли найманы, у Кокэчу мелькнула — и тут же испарилась — надежда: горстку измученных людей смела очередная атака.

— Твои телохранители по-прежнему готовы умереть за тебя, повелитель, — пробормотал Кокэчу. Ему было нечего добавить. Войско, еще вчера такое сильное, пало, поверженное врагом. Отовсюду доносились крики и стоны умирающих. Хан кивнул и закрыл глаза.

— Я думал, что сегодня мы победим, — произнес он еле слышным голосом. — Если все кончено, вели моим сыновьям сложить оружие. Я не хочу, чтобы они погибли ни за что.

Сыновей хана уже убили, и армия Чингиса пронеслась над их телами. Услышав приказ, оба телохранителя посмотрели на Кокэчу, не выказывая ни скорби, ни ярости. Старший вытащил меч и проверил лезвие. На лице и шее воина отчетливо выступили вены, словно тонкие нити под кожей.

— Я передам им твою волю, повелитель, если позволишь.

Хан поднял голову.

— Пусть они останутся в живых, Мурах. Посмотрим, куда приведет нас этот Чингис.

На глазах Мураха выступили слезы, он сердито смахнул их, повернувшись к другому телохранителю и не глядя на Кокэчу, словно того и не было.

— Защищай хана, сын мой, — тихо сказал он.

Молодой воин кивнул, а Мурах, положив руку ему на плечо, чуть наклонил голову, чтобы их лбы соприкоснулись. Не обращая внимания на шамана, который привел их на гору, Мурах стал спускаться по склону.

Хан вздохнул. Печаль туманила его мысли.

— Скажи, пусть завоевателя пропустят сюда. — Бусинка пота скатилась по его лицу и задрожала на кончике носа. — Может, он пощадит моих сыновей после того, как убьет меня.

Кокэчу увидел, что далеко внизу Мурах присоединился к нескольким последним воинам, которые все еще держались, и с его появлением они словно стали выше. Измученные и израненные, найманы подняли головы, стараясь не выдать страха. Было слышно, как они громко прощаются друг с другом перед лицом неприятеля.

Еще среди воинов шаман заметил самого Чингиса в забрызганных кровью доспехах. Кокэчу почувствовал на себе его взгляд. Шаман вздрогнул и взялся за рукоять ножа. Пощадит ли Чингис шамана, перерезавшего горло своему хану? Старик сидел, опустив голову, и его шея казалась болезненно тонкой. Убить хана и спастись? Смерть страшила Кокэчу, он отчаянно хотел жить.

Чингис долго смотрел вверх, не двигаясь, и Кокэчу опустил руку. Он не знал этого хладнокровного воителя, который пришел ниоткуда на утренней заре. Кокэчу сидел рядом с ханом, наблюдая, как гибнут последние найманы. Чтобы повернуть врагов на свою сторону, он бормотал старинное защитное заклинание. Монотонный распев, казалось, немного успокоил старого хана.

Мурах, лучший среди найманских воинов, еще не вступал в битву. С гортанным воплем он отважно бросился вперед, сминая врагов. Оставшиеся в живых найманы подхватили его крик, забыв об усталости. Их стрелы сбивали с ног людей Чингиса, те быстро поднимались и, оскалив зубы, снова вступали в бой. Мурах убил одного, и тут же десятки других насели на него со всех сторон, и доспехи воина обагрились кровью.