Владимир Буртовой - Щит земли русской

Первую чашу снова принял воевода Радко. Сладко выпил воевода, рукой бережно вытер густые усы и вернул чашу Марфе. Выпил и печенежский князь, а потом снова молча смотрел на край сруба и длиннопалой рукой теребил кожаный ремень, на котором висел меч в кривых ножнах.

Неожиданно князь резко обернулся, будто услышал за спиной чьи-то опасно крадущиеся шаги. Цепкими глазами еще раз осмотрел воеводу в новых доспехах, посадника с дородным чревом, столпившихся чуть поодаль дружинников и степенных белгородских мужей (пришлых ратаев воевода к колодцам не допустил). Взгляд печенега недвижно замер на старейшине Воике, словно князь догадался, чья голова подсказала обреченным русичам выкопать эти колодцы и призвать степных находников.

Вольга едва не покривил рот, так больно сдавил ему плечо старейшина своими жесткими пальцами.

Князь поставил мокрую чашу на край сруба, с запозданием вытер отвислые усы тыльной стороной ладони. Недоверчивая усмешка вдруг покривила поджатые губы. Князь заговорил, а Ежко торопливо пересказывал его речь воеводе Радку:

— Толстых щек не наешь с такой пищи, конникам мясо нужно… — после этих слов печенег согнал с лица улыбку, оглянулся на свою стражу и теперь заговорил для своих нукеров: — Но на стенах урусы стоять могут еще долго. Велик их новый бог неба, если наградил город этот таким чудом. Возвратимся и расскажем об увиденном всему войску. Так скажем: кому по силам меряться с богами? Потому и нет нам здесь удачи. — И снова повернулся к воеводе и посаднику: — Налейте нам в сосуды того и другого. Пусть и остальные князья отведают. На слово ведь в таком деле мало веры.

Когда остановились у вновь открытых ворот, воевода Радко, придержав повод печенежского коня, сказал князю:

— Не гневись, достойный князь, но те посланцы, что у шатра сидят, нам очень дороги. Сделаем по чести — пошли одного своего нукера передать кагану, чтобы отпустил людей с миром. На середине поля и сойдемся, а потом каждый пойдет в свою сторону. Если у кагана доброе желание уйти с миром, пусть сделает так, как мы просим.

Только на миг приподнял князь веки и тут же снова опустил их, скрыв злой взгляд, но сказал тихо, сквозь стиснутые зубы:

— Пусть будет так.

Видел Вольга, как словно с кручи упал в Ирпень-реку и там пропал на время всадник, только легкая пыль повисла над срезом земли, а потом печенег показался уже на ничейном поле и погнал коня к высокому шатру кагана. Возле холма он соскочил на землю, взбежал наверх и упал на колени перед Тимарем, а руки зачем-то вскинул над головой к жаркому все еще, пополуденному небу.

Через некоторое время русских посланцев подвели к шатру, они постояли там недолго и неторопливо пошли прочь с холма в сторону Белгорода. За ними в десяти шагах шли до полусотни печенежских нукеров встречать своих посланцев.

— Теперь и мы пеши двинемся, — сказал воевода Радко. Едва печенеги и русские пропали под кручей, как войско кагана расступилось и русские посланцы выступили из него, будто из темного леса. Мелькнуло голубого шелка корзно кузнеца Михайлы.

Вольга даже руку поднес к груди, еще не веря до конца такому счастью — отец Михайло живой возвращается из печенежского стана! Не сдержался и громко закричал:

— Дедко, гляди! Это же отец мой идет! Живо-ой!

Белгородцы, которые густо заполнили проем крепостных ворот и помост стены в сторону юга, на его крик отозвались радостными голосами: так откликается чуткий камыш на нежданный порыв ветра в ночи — сначала тихо, потом, словно проснувшись, все громче и громче. Взлетели вверх подкинутые шапки. Белгородцы радовались временной удаче, словно посланцы несли с собой обещание кагана немедленно оставить в покое Русскую землю и уйти к вечеру в степь.

Старейшина Воик вдруг тяжело налег на плечо Вольги и, обессиленный, опустился на теплую землю у правой створки ворот, спиной прислонился к дубовым бревнам. Вольга тут же упал перед ним на колени в мягкую пыль.

— Тебе худо, дедко? — забеспокоился он и горячими руками схватил как-то сразу похолодевшие пальцы старейшины. Ближние белгородцы поспешили к нему, но старейшина успокоил людей:

— Не тревожьтесь, мне не худо… Никогда в жизни мне не было так славно, как теперь. Поверили печенеги! Эти поверили нам, а те поверят им. Теперь всем скоро будет хорошо.

А тут и посланцы поднялись вверх по склону, к воротам. Кузнец Михайло отставил в сторону печенежское копье и в посеченном в нескольких местах дорогом корзне опустился перед старейшиной Воиком на правое колено, бегло глянув, не проступает ли где кровь с плеча и с груди наружу: не испугать бы немощного отца Воика.