Валентин Рыбин - Знойная параллель

Позже, после победы Советской власти в Азербайджане, останки комиссаров были перевезены в Баку и похоронены там в зеленом сквере, недалеко от взморья...

В Красноводск мы с Федором приехали уже после того, как оттуда изгнали последних белогвардейцев. Тут начиналась новая, мирная жизнь. Но и в этой мирной жизни столько было хлопот, что голова шла кругом. Улыбина тотчас бросили налаживать работу на соляных промыслах, а меня вызвал командующий Первой армией товарищ Зиновьев.

— Долго думали и решили остановиться на вашей кандидатуре, товарищ Природин. Есть для вас одно весьма ответственное задание...

Вот так и долетел я до Хурангиза, читая отцовские записи. Читал и переносился мыслями в прошлое. А как только вышел из самолета, история вновь забилась в дальние уголки памяти. Место ее захватили помыслы более близкие и желанные. Тоня... Антонина свет Сергеевна! Прямо из аэропорта я отправился в общежитие пединститута. Вхожу. Комендантша сидит у тумбочки, носок вяжет.

— Не вернулись еще, не вернулись,— лопочет скороговоркой.— Все еще на хлопке. Разве что снег поторопит. В горах вон сколько навалило. Не сегодня, так завтра и здесь упадет.

Через два часа я сел в вагон дачного поезда и вскоре слез на своей станции.

Встреча в эскадрилье была не очень веселой. Весь вечер рассказывал о разрушенном Ашхабаде. А когда ребята разбрелись по своим кроватям, Чары вспомнил, что мне есть письмецо... от Тони. Я развернул треугольничек и с жадностью прочитал. Письмо нацарапано простым карандашом, в шутливом тоне. Чувствуется, что Тоня всеми силами стремится сохранить установившийся между нею и мной взбалмошно-приподнятый тон. Но что-то натянутое, а потому немножко фальшивое все время проскальзывает в ее откровении. Чувствуется, что не так-то ей хорошо и весело, как она пишет. Глинобитная мазанка на хармане, в которой живут студентки, отнюдь не замок принцесс, хотя она и называет себя и своих подружек наследницами нескольких тонн золота... Белого золота. По-настоящему тепло и радостно мне становится от ее последних строчек. «Как я по тебе соскучилась. Скорее бы кончилась осень». Обратный адрес: Хурангизский район, колхоз «Москва», а не «Победа», куда я ей послал письмо. Наверное, мое письмецо валяется где-нибудь, а может, вскрыли его студентки другого курса и посмеиваются над пылкостью влюбленного авиатора.

Снег выпал дня через два. Сразу приморозило. Судя по всему, зима в этот год будет холодная.

Дел на самолетных стоянках прибавилось. Каждый день приходится возиться с тяжелыми ватными чехлами, которые надеваем на «плечи» наших «Илюх». После обкатки моторов непременно сливаем воду. Забудь ее в радиаторе на ночь и тогда — беда. Все узлы, гайки и контргайки смазываем зимним маслом. Пулеметы — тоже. Работа сама по себе — самая обыкновенная. Но делается все на морозе, а потому и хочется сбежать куда-нибудь в каптерку или пристроиться к костру. Но еще лучше заняться теорией. В классах летной подготовки всевозможные наглядные пособия и хорошие печки-голландки.

О Бабаеве и альбоме я совсем было забыл. Но как-то раз меня вызывает замполит.

— Я бегло ознакомился с вашими записями по истории полка, товарищ сержант. Думаю, правильным путем идете. Так и продолжайте. Но сейчас вам придется заняться более конкретным делом. Садитесь за доклад для командира. В феврале — годовщина полка. Разрабатывается целый ряд мероприятий.

— Когда прикажете начать?

— Сегодня же...

— Я готов. Только сообщите старшине эскадрильи, что нахожусь в вашем распоряжении.

— Приступайте, не стану мешать,— говорит замполит и покидает кабинет.

Я сажусь на его место, развязываю тесемки папки, затем беру чистый лист бумаги и начинаю думать над первой фразой. С чего начать? Может быть, с того, как в Оренбургское летное училище приехал на встречу с курсантами Чкалов? Или прямо сначала войны? Нет, не так начинаются доклады — решительно отказываюсь от страничек прошлого. Надо начать с современной обстановки. Что там у нас сейчас в мировом масштабе? Бряцает Черчилль оружием или уже перестал? Надо посмотреть свежие газеты. Да, конечно, без этого нельзя. Свежие газеты — это главное. Только в них можно почерпнуть начало. Смирившись с таким обстоятельством, спокойно достаю записную книжку и начинаю сочинять стихи. А когда вернется из города с почтой ефрейтор Фролов, тогда и сяду за доклад. Так просидел до обеда. И вот уже вечер. И Фролов из города приехал. Газеты, журналы привез. И письмецо мне. Сначала я подумал — от Тони. Смотрю на конверте штемпель редакции газеты. Вскрыв, читаю: