Валентин Рыбин - Закаспий; Каспий; Ашхабад; Фунтиков; Красноводск; 26 бакинских комиссаров

Ну, хотя бы нынешние похороны... Не говорю о нас с вами, но подумайте, как благороден генерал Маллесон, распорядившийся с такими почестями, в такое сложное время похоронить одного из старых служащих закаспийской столицы, каковым был Юзеф Казимирович». Ни один из господ и знать не знал, какой смертью ушел в потусторонний мир Юнкевич. Маллесон, угрожая расстрелом, предупредил сипаев - слуг Пиксона, чтобы правда о самоубийстве Юнкевича не вышла за ворота дома покойника. Предупреждены на этот счет были старуха-служанка и сама вдова...

Прошло время, и вновь появился в слободке Фунтиков. Промелькнул мимо окон длинного порядка домов, сутулясь, словно побитый пес. Но представлялся, играл как можно ярче роль мученика этот кровожадный палач. Задерживаясь со встречными, он отрешенно махал рукой, не до вас, мол, и следовал дальше. Ночью он заглянул к Игнату Макарову. Тот, опираясь на костыль, разглядывая неожиданного гостя на пороге, подивился:

- Откель тебя, Федор Андрианыч, принесло? Вроде бы люди баили, что в тюрьме ты кукуешь, а ты на свободе. Сбежал, что ли?

- Хуже, Игнат... гораздо хуже. Ты впусти в дом-то, не на пороге же мне разговаривать с тобой!

- А о чем нам с тобой разговаривать?-хмыкнул Игнат. - Гусь свинье не товарищ. Раньше ты обегал меня, поздоровкаться тебе со мной было некогда, а как проштрафился перед англичанами, сразу Игнат тебе стал нужен. Говори, зачем пришел, а в комнату не пойдешь - не хрена тебе там делать. Откуда я знаю, кто ты теперь такой? Может, ты сбег из тюрьмы, а у меня спрятаться хочешь. Пойду, мол, к Игнату, у него искать не станут. Он старый скобелевский солдат - человек с почтением и большим авторитетом у всего общества.

- Макака твой где, мать твою так! - разозлился Фунтиков. - Надеюсь, он-то к красным не подался? Не примут они его - враз порешат. А Ермолай твой хорош... Тут брыкался - не подчинялся моим приказам. А как уехал на фронт, так сразу и сбежал к большевикам. Давно хотел сказать, да жалел тебя, Игнат... Ты вот меня как прокаженного боишься, в дом не пускаешь, а я возьму да и доложу Маллесону о том, что два твоих сына - большевики. Один подох, обороняя красный Совнарком, другой у красных служит, воюет против англичан...

- Ну, если так, то не забудь им сказать и о третьем, - злобно улыбаясь, напомнил Игнат. - Этих двух негодяев я за сыновей не считаю. Поговорим лучше о Макаке.

- Да уж есть смысл, - сказал Фунтиков. - Только в комнату давай войдем.

- Ну входи, входи, раз тебе так хочется, - уступая, согласился Игнат и крикнул жене: - Ты, Марья, дверь прикрой, мы тут малость побалакаем с Федором Андрианычем.

- Что случилось-то! - испугалась старуха. - Неужто что с Ермошкой?

- Ложись, ничего покуда не стряслось. - Игнат притворил дверь, усадил гостя к столу и поставил бутыль самогона. - Выпей, Андрианыч, небось, в тюрьме-то не поили тебя кишмишовкой.

- В тюрьме не поили, но захотел бы выпить, то и там бы поднесли. Тюрьма - это для отвода глаз... Бежать нам надо с твоим старшим сыном, да как можно скорее. Руки у нас с ним по самые локти в крови. Ты, небось, и так знаешь, кто убил Полторацкого, наших асхабадских комиссаров и бакинцев. Последних мы вместе с англичанами порешили, но от этого голове не легче. Макака твой во всех расстрелах участвовал...

- Врешь, Фунт! - Игнат отодвинул от себя стакан. - Нашкодил, гадюка, а теперь и других решил измазать.

- Вот те крест, Игнат. Твой сын во всех комиссаров стрелял, в упор и без промаха. - Фунтиков перекрестился и налил в стакан еще.

- Ух, падло, - тихонько завыл Игнат. - Да в кого же он такой... Он же у нас все время культурным был, ходил при галстуке... Это ты его, сукин сын, совратил, дал ему понюхать людской крови - вот и скурвился он.

- Ладно, Игнат, жалкие слова говорить. - Фунтиков ухмыльнулся. - Яблоко от яблоньки не далеко падает. Ты тоже в свое время многим кишки выпустил.

- Но так то ж на войне!

- Какая разница. Взял грех на душу - убил или приколол штыком с десяток туземцев, а злость-то твоя в жилах осталась и по крови старшему сыну передалась.

- В философию полез...

- Теперь не до философии нам с твоим сыном. Мальчику с голубыми глазами бежать надо, а он на фронте, под Равниной мается, большевикам животы вспарывает... Жалко мне его... Пришел я к тебе, Игнат, чтобы ты поскорее отозвал сына с войны. Вместе с ним уедем. Скажу тебе, как на духу, только ты никому ни слова. Англичане нарочно в тюрьму меня посадили, а теперь и бегство устроили. Пусть твой Василий едет со мной - вдвоем оно надежнее. А останется - несдобровать ему.