Валентин Рыбин - Море согласия

Ермолов, отвернувшись, какое-то время смотрел в окно и курил трубку. Затем как-то внезапно повернулся и с явным пренебрежением бросил:

— Этого вам не понять, князь. Простите за откровенность.

Меншиков, усмехаясь и хмыкая, стал натягивать перчатки.

Ермолов вышел следом за ним, злобно играя желваками и кривя губы. Он скрылся в спальне и не велел тревожить его.

Лежа в постели с подложенными под затылок ладонями, глядя на синий расписной потолок, Ермолов думал о каверзном вопросе Меншикова и последнем сообщении адъютанта: «Завтра въезжает в Тифлис Паскевич», Генерал покусывал губы: «Боже мой, какой же я беспомощный идиот! Ну, ладно, затребовал войско, А помощника-то зачем? Ведь явно расписался в своей полководческой слабости. Перепугался восстания, ареста. Одиночество испугало. Погрешил перед вольнодумцами и перед самодержцем одновременно Занял золотую серединку. Но когда и кого эта золотая серединка приводила к почестям и славе?» Ермолов заскрипел от досады зубами и накрыл лицо подушкой. Ночь он провел в мучительных раздумьях.

Утром, однако, он был бодр к весел. Вошел в кабинет, здороваясь со встречными штабистами. Сам раздвинул тяжелые занавеси на окнах и попросил дежурного офицера, чтобы пригласил Вельяминова. Старик-генерал вошел, горбясь. Ермолов сразу заметил:

— Болен, Иван Александрыч... или настроение?

— Да уж ждать хорошего неоткуда.

— А Паскевич! Это ли вам не фрукт! — засмеялся раскатисто командующий и сказал: — Ты вот что. Сейчас же вышли навстречу ему в Мцхету отряд. Поставь в голову кого-нибудь из генералов. Сам от поклонений воздержись. Встретишь в пригороде Тифлиса.

— А вы, Алексей Петрович? Не станете встречать стало быть?

— С каких-то пор командующие выезжали на поклон царским лизоблюдам! — сердито бросил Ермолов и добавил: — Да и не велика птица. Примет корпус, а подчиняться во всем будет мне, — в голосе командующего чувствовалась прежняя уверенность. Вельяминов улыбнулся. Таким ему Алексей Петрович нравился.

Генерал-адъютант граф Паскевич въехал в Тифлис в полдень. Желто изливало свой свет уже неяркое солнце. Высыпав из дворов и взобравшись на крыши, тысячи горожан встречали нового корпусного командира, заранее предрекая ему власть в Грузии.

Смугловатый брюнет с усами и вьющимися бакенбардами, с надменным взглядом карих глав, граф ехал в окружении свиты и встретивших его Вельяминова и генерал-майора Субботина. В некотором отдалении от командной верхушки ехали донские казаки, и где-то за крепостными стенами пылила пехота. Вместе с Паскевичем прибыли флигель-адъютанты князь Долгоруков и барон Фридрихе. Целый штаб офицеров сопровождал их.

Вслед за Паскевичем государь отослал 20-ю пехотную дивизию е тремя артиллерийскими ротами, 2-ю уланскую дивизию, четыре полка донских казаков с ротой конной артиллерии и лейб-гвардии сводный полк, участвовавший в бунте 14 декабря в Петербурге.

Скупой улыбкой граф одарял выстроившихся по обе стороны дороги обывателей. При всей своей славе храбрейшего генерала, он пока что выглядел не очень бодро, и было заметно, что тяготится предстоящей встречей с Ермоловым...

Прием был сухо вежливым, хотя только что прилетела радость о победе князя Мадатова под Шамхором. Трехтысячный отряд князя, состоящий из гренадеров, егерей и ополченцев — грузин и армян, — разбил десятитысячное войско одного из сыновей принца. Ермолов в душе ликовал, но виду не показывал и, говоря с Паскевичем о шамхорской битве, заявил, что иначе не могло и быть. Граф ухмыльнулся, видел какой-то подвох. Он никак не мог согласиться, чтобы ермоловские солдаты, вольные и растрепанные, — такими они ему казались — способны были на чудеса. В первый же день своего нахождения в Тифлисе он повелел, чтобы срисовали одного из солдат и выслали образчик государю. На приеме Паскевич представил главнокомандующему флигель-адъютантов, заявив, что князь Долгоруков прибыл по особым секретным делам, а барон Фридрихс отправится в Баку расследовать небольшое дельце, связанное с 14 декабря. О том, что сам он является членом Верховного суда по делу декабристов, Паскевич промолчал.

Сразу после приема состоялся Военный совет. Он был, как никогда, необходим: Ермолов понимал, что Аббас-Мирза после столь ощутимого поражения наверняка предпримет отчаянный шаг. В кабинете командующего у большой карты театра военных действий собрался весь генералитет. Паскевич был посвящен во все события, происходящие на южной границе. Все ждали, что скажет он, какие меры предложит, дабы ликвидировать опасность дальнейшего вторжения персиян и перейти в наступление. И граф не замедлил высказаться: