Берды Кербабаев - Решающий шаг

У бахши разгорячились головы, они пели с подъемом.

Покги сказал:

— Бахши, пусть это будет пробным началом праздника! А ну, спойте еще что-нибудь!

Бахши запел народную песню «Горы»:

Молитву предрассветную прочтя,

Я на заре переходил вас, горы...

Эта песня напомнила Аширу рассказы старого деда о временах туркменских набегов, и он подумал: «Вот на таком коне, как у Халназара, скакать бы по широким просторам песков, а потом отдыхать в мирных горных долинах!..» Но тут же мечту оборвала более трезвая мысль: уедешь — останется в ауле семья, да и что могут сделать пятьдесят всадников, будь они даже неотразимы, как огонь? И он решил: «Нет, если уж драться, так прямо посреди аула!»

Ашир первый услышал конский топот и, оглянувшись, увидел трех всадников. Передний конь показался ему очень знакомым. Когда всадники приблизились, у Аши-ра дрогнуло сердце: впереди, гордо выгибая шею, скакал гнедой Артыка!

Халназар-бай, Покги Вала и другие пошли навстречу гостям. С гнедого слез волостной Ходжамурад, за ним спешились старшина Бабахан и есаул. Ашир увидел огненный взгляд гнедого, его белое пятно на лбу, и ему захотелось обнять коня за шею. Он был уже совсем рядом, но в это время подошел Баллы, и повод гнедого оказался в чужих руках.

Что сделал бы Артык? Он вырвал бы повод из рук Баллы и ускакал на своем гнедом. Может, быть, в другое время так поступил бы и сам Ашир. Но он помнил, что предстояло ночью, и ноги его не сдвинулись с места.

Для волостного и старшины поверх кошмы разостлали большой ковер. В доме поднялась суета. Стали резать барана. Невестки Халназара забегали из кибитки в кибитку. Мехинли с кувшином за спиной побежала к колодцу.

Когда Халназар приглашал волостного и старшину, он думал, что они приедут в самый день тоя. Но они приехали сегодня, выказав ему этим особенное уважение. Впрочем, близкие и родственники бая уже начинали съезжаться. На дороге все чаще появлялись кони с развевающимися в челках шелковыми платками.

Бабахан первый поздравил Халназара:

— Господин бай! Да будет благополучен твой праздник!

Халназар склонил голову:

— Пусть будет на то воля аллаха!

Покги Вала польстил начальству:

— Халназар-бай, поздравляю! На твой праздник приехали и волостной-хан, и арчин-хан. Ты всегда был благороден и щедр, но сегодня ты должен показать всю широту души!

— Правильно говоришь, Покги-мираб! — весело отозвался Халназар. — Праздник — праздником, а волостной приезжает не каждый день.

Волостной, положив подле себя роскошную черную папаху с длинными завитками, надвинул на лоб вышитую тюбетейку. Прищурив глаза, он посмотрел вокруг себя и сказал:

— Много дел и забот, господин бай, никак нельзя оторваться. Но хотя мне и не часто приходится бывать у вас, сердцем я всегда с вами.

— Я это знаю, волостной-хан.

После того, как поговорили о дружбе, о свадьбе, речь зашла о наборе на тыловые работы. Гости попросили волостного рассказать, как обстоит дело. Помня о долге службы, Ходжамурад заговорил, как перед старшинами:

— Люди! Вы, конечно, знаете, что по просьбе его превосходительства генерал-губернатора Куропаткина срок набора рабочих по Туркестану его величество белый царь продлил до пятнадцатого сентября. Но сегодня уже двадцать шестое сентября. Значит, после нового срока прошло одиннадцать дней. И все-таки милостливый к мусульманам генерал Куропаткин, зная, что в наших сердцах нет двойственности, и видя, что дейхане заняты сбором зерна и хлопка, не стал привлекать нас к ответственности. Согласно последнему приказу генерала Куропаткина и господина полковника, надо приготовить людей для отправки на тыловые работы к тридцатому числу этого месяца.

Черкез, прикинувшись простачком, спросил волостного:

— Как же это так, господин волостной, а говорили, что Гюльджамал-хан не позволит брать туркмен на тыловые работы! Неужели деньги, которые мы ей послали, пропали даром!

Ходжамурад притворился, что ничего не знает о сборе денег для вдовы хана, и удивленно вскинул брови:

— Ах, вот как! Вы, значит, деньги давали Гюльджамал-хан?

Покги Вала, толкая локтем Черкеза, поспешил ответить:

— Волостной-хан, это человек не совсем в своем уме — какие там деньги?

Но Черкез, не обращая внимания на свирепые толчки в бок, не дал замять разговор.

— Мираб, зачем утаивать правду? — обратился он к толстяку. — Не ты ли вместе с Нобат-баем отвез ей пять тысяч?

Халназар-бай тоже хотел вмешаться, но Черкез, не дав ему и слова сказать, продолжал: