Берды Кербабаев - Решающий шаг

Лежавший в стороне Дурды с мрачным видом слушал, удивляясь невежеству и скудоумию советников Эзиза.

Юмуртгачи продолжал:

— Говорят, у людей, на которых всевышний обратил свой взгляд, бывают такие приметы, как у Искендера Зюлькарнейна (Искендср Зюлькарнейн — Александр Македонский), у которого на голове были рога. Говорят, когда Эзиз-хан ночью бывает в пути, над его головой горит факел и освещает ему путь. Даже пули его не берут.

— Если б пуля брала его, он должен бы давно умереть.

— Говорят, пуля, летящая на него, скатывается ему в подол или сворачивает в сторону с визгом...

Дурды не мог понять, куда он попал. Если судьбу народа будут решать подобные люди, разве не ясно, что все погибло? Что можно придумать хуже этого? Дурды вспомнил, как Артык обрезал его, когда он пытался объяснить ему это; как ушел от него, ни слова не говоря. Что же думает Артык? На что надеется, идя с этими сеятелями невежества и мрака?

Артык в это время, обогнув город с юга, повел свою сотню вдоль Амударьи к железнодорожному мосту, надеясь соединиться с красногвардейцами. Дорогу ему неожиданно перерезали наступающие цепи белогвардейцев. Артык подумал, что весь город перешел в руки белых, повернул назад и до темноты держал сотню в кустарниках на берегу реки.

В полдень большая часть города действительно находилась уже в руках белых. В штаб Чернышева одно за другим приходили донесения о больших потерях. Бой разгорелся вокруг железнодорожного депо. Некоторые командиры советовали отступить.

— Мы почти окружены, — говорили они. — Остается свободным только путь через мост. К чему без пользы губить людей? Оставим город. Надо перейти через Амударью в Фараб, иначе все попадем в плен.

Но Иван Тимофеевич твердо отклонял эти советы. Каждому, кто приходил к нему с предложением отступить или заключить перемирие, он отвечал одно:

— Стыдно говорить об отступлении или о перемирии. Мы именно здесь должны нанести белым удар. Запрещаю отступать. В Фараб уже прибыл Казанский полк. Если продержимся еще полчаса, он подоспеет.

И действительно, Казанский полк подошел. Это был один из первых сформированных в Ташкенте полков регулярной Рабоче-Крестьянской Красной Армии.

Красноармейцы быстро выгрузились из вагонов, открыли сильный огонь из пулеметов и сразу же пошли в атаку. Белые дрогнули и начали отступать.

Эзизу удалось вывести свою конницу из-под губительного огня. Он ушел берегом Амударьи, захватив и пря-тавшуюся в кустарниках сотню Артыка. Но его пехота была разгромлена.

Черкез, держа под мышкой берданку, бежал с одной улицы на другую. Он не знал города и путался здесь. Убегая от смерти, он бежал навстречу ей. Когда он повернул к реке, в грудь ему ударила пуля. Он зашатался, уронил ружье и опрокинулся на спину.

Мавы подбежал к нему, и, узнав, приподнял голову старика с земли. Но голова повисла как тыква, у которой завяла плеть. Помертвевшие глаза Черкеза как будто узнали Мавы, пересохшие губы шевельнулись. Мавы разобрал только два слова «Мавы, Чары...» Глаза Черкеза снова видели сына. Вот он, провожая отца, бежит вдоль железнодорожной насыпи и кричит: «Отец!..» Но когда Черкез хотел позвать его: «Чары, сын мой...» — язык уже не повиновался. Глаза закрылись.

С тяжелым сердцем наблюдал Мавы эту бессмысленную смерть старика. Больно было сознавать, что Черкез, которого так любили дейхане, к голосу которого всегда прислушивались, погиб не в борьбе за народную власть, а в рядах врагов народа. На какую-то минуту вспомнились Халназар, аульные баи и Эзиз-хан — это бедствие народное. Мавы еще крепче сжал в руках винтовку и побежал дальше.

За углом он увидел толстяка Покги, который метался по улице, как сурок, потерявший нору. Мавы остановился в нерешительности. Он считал, что стрелять хотя бы и в вооруженного, но знакомого и растерявшегося человека нехорошо, и решил взять мираба в плен. Но когда он подбегал к нему, Покги Вала выстрелил, пуля чуть задела Мавы. Поняв, что врагу нельзя оказывать милосердия, Мавы нажал спусковой крючок. Выронив из рук берданку, Покги упал на спину, как опрокинутая черепаха.

Солнце склонялось к закату. Стрельба прекратилась. Советники и старейшины Эзиза, лежа на песке возле разъезда, подумали: «Наши взяли город!» Но когда они поднялись на вершину бархана, то увидели беспорядочно бегущую со стороны города толпу эзизовских нукеров.

Аширу, оставшемуся в Теджене по поручению Ивана Тимофеевича, не удалось увидеть Артыка. Была уже глухая ночь, когда он доехал до Ак-Алана. Он оставил коня в пересохшем русле канала и, стараясь, чтобы ни человек, ни собака его не заметили, пробрался к окраине аула. Вдруг перед ним кто-то прячась, как и он, перебежал дорогу и спрыгнул в сухой арык. Ашир притаился за арычным валом, но вскоре успокоился: человек, пригибаясь, побежал по арыку в противоположном направлении, в степь. И тут произошло что-то непонятное: аул наполнился криками, топотом, визгом.