Берды Кербабаев - Решающий шаг

Садап плакала вместе со всеми женщинами, приходившими прощаться с умершей. Потому ли, что она хотела показать людям, как сильна ее скорбь, оттого ли, что сама заслушивалась своего певучего голоса, или, быть может, просто под влиянием жалобных причитаний других, но она пролила много слез. А когда плач прекращался и женщины начинали перебирать все добродетели покойной, это еще больше действовало на нее.

— Ах, она была всем известна своей добротой!

— А какая ласковая была! Как сладостны были ее речи!

— Правду говорят — ласковое сердце бывает у тех, кому не дано долго жить.

— Да, она была спутником, зашедшим к нам мимоходом...

Старшая жена бая со слезами на глазах вспоминала ласковую приветливость покойной; пришло на ум, что она никогда не слышала от нее обидного слова, что та словно угадывала ее желания, умела почитать старших и была примером для всех молодых женщин аула. Садап-бай уже раскаивалась в том, что ворчала на невестку, когда болезнь ее усилилась и она не могла работать. А вспомнив, что в последние дни не раз желала ей скорой кончины, почувствовала себя виновницей ее безвременной гибели. «Боже, прости мне!» — в страхе молилась она и вновь принималась плакать и причитать.

Горше всех были слезы матери. Она прибыла в день кончины своей любимой дочери и уже не застала ее в живых. Войдя в кибитку, она, слабея от горя, ухватилась за чувал и запричитала:

— Ах, дитя мое, лучше бы мне вместо тебя лечь в могилу! Не ты ли была прекрасным цветком в моем саду? Как же увяла ты? Ни в детстве, ни после ты не знала недугов. Лицо твое было светлым, как луна. Как же тебя, цветущую и прекрасную, подкосила черная смерть? Какая злая сила коснулась тебя? — Не зная еще всего, она вдруг возроптала на бога: — Как же, господи, мог ты допустить, чтобы нежное дитя, только что вступившее в жизнь, обратилось в прах?.. — И туг же, испугавшись своих кощунственных слов, смиренно произнесла: — Тебе лучше знать, господи. Прости меня. Да будет воля твоя!..

После похорон невестки в доме Халназаров наступила гнетущая тишина. Старый бай ходил темнее тучи. Только мальчик-молодожен, перестав обращать внимание на приунывшую жену, по-прежнему резвился с аульными ребятишками.

Как-то ранним утром к Халназар-баю прискакал есуал и сообщил, что арчин вызывает к себе всех мирабов и эминов аула Гоша. Арчинство находилось в половине дневного перехода. Халназар тотчас же приказал седлать иноходца.

Утро выдалось тихое, пасмурное. Сквозь серую пелену облаков временами чуть проглядывал красноватый диск солнца. Пасмурно было и на душе Халназара. Он ехал вдоль Кяля, мимо необозримых полей темно-зеленой пшеницы и думал о том, как встретит его старшина после всего того, что произошло в его доме. Жидкая глина у переполненного водой канала чавкала под копытами, брызгами летела на ичиги Халназара. Мосты над арыками снесло водой, при переправе вброд вода доходила коню по брюхо, и Халназару приходилось высоко задирать ноги.

Между тем небо постепенно очищалось от туч. Скоро выплыло солнце. Посветлело и на душе у Халназара. Он жадно вдыхал свежий весенний воздух, смотрел на бескрайние поля колосящейся пшеницы, над которыми жаворонки рассыпали свои нескончаемые трели, и думал: «Хорош будет год и для земледелия, и для скотоводства, и для торговли». Сам он занимался по мере возможности и тем, и другим, и третьим. «Дейхане соберут двойной урожай. Зерном можно будет завалиться, если суметь прибрать к рукам эту пшеничку. Что ж, должников у меня немало!..»

Предаваясь таким размышлениям, заранее подсчитывая будущие доходы, он и не заметил, как въехал в аул старшины. Кибитка арчина выделялась среди других своими размерами и отличной отделкой: вся она была одета в белый войлок и светлый камыш, а вместо килима вход в нее прикрывала ярко раскрашенная резная дверь.

Халназар подъехал ближе. У коновязи он увидел множество коней. Иноходцы и скакуны, грозно кося глазами и роя копытами землю, стояли тесно, как ягнята в загоне. У входа в кибитку пофыркивали два белых самовара, неподалеку на тагане кипел черный котел, распространяя аппетитный запах плова и пряностей. Из-за резной двери доносились оживленные голоса и смех.

Новый слуга арчина, хотя и не знал прибывшего, но, увидев перед собой старика с седой бородой, горделиво сидевшего на рыжем иноходце, подбежал и почтительно взял коня под уздцы. Халназар неторопливо съехал с седла, басовито покрякал и стал ждать. Из кибитки вышел сам старшина.