Натан Рыбак - Ошибка Оноре де Бальзака

Пройдя улицу, они остановились. Нечипор оглянулся снова и, подтолкнув старого корчмаря, спустился с ним в шинок. Шинок помещался в конце улицы, позади него начинался пустырь. Здесь иногда весной собирались на ярмарку мужики из окрестных сел. Тогда улица оживлялась, шинок ожигал и приободрялся шинкарь, долговязый чахоточный татарин Саид, которого посетители звали просто Семеном. Поселился он в Бердичеве давно, купил шинок и жил в нем одиноко, мечтая разбогатеть и завести себе более приличное дело. В шинке у Саида всегда околачивались подозрительные людишки, цыгане, цыганки, проезжие обнищавшие лавочники; они просиживали здесь целыми днями, и проворный Саид вертелся между столами, ставил и убирал бутылки и кружки, удовлетворяя несложные потребности своих гостей. В шинке никогда не шумели и даже не говорили громко, точно боялись, как бы кто не подслушал разговор.

Нечипор сразу решил пойти с Лейбком сюда. Здесь можно было посидеть и потолковать, в уверенности, что Нухем Васенбойм не сунет сюда своего носа. Людей в шинке было не очень много. За длинным, покрытым черной клеенкой столом сидели двое цыган и цыганка. В углу жадно жевал яичницу усатый чиновник в старой, порыжевшей форменной фуражке. Он даже не поднял головы, когда вошли Лейбко и Нечипор. Еще чуть подальше сидел за небольшим столиком человек, с головы до ног закутанный в черное тряпье. На столике перед ним лежали скрипка и смычок, и он придерживал свое достояние длинной дрожащей рукой. Он один обратил внимание на приход корчмаря и кучера. А они сели за свободный стол у окна, и Саид уже стоял перед ними.

— Живешь еще, изворачиваешься? — спросил Нечипор.

— Изворачиваюсь, — ответил Саид.

Коричневого цвета лицо его, усеянное морщинами, было равнодушно и замкнуто, словно хранило важную и заманчивую тайну.

— Не разбогател еще?

— Все жду, что ты хозяина своего придушишь и со мной поделишься, — заметил Саид улыбаясь.

— Поди ты к черту! — рассердился Нечипор. — Нужен ты мне со своими советами! Дай лучше нам поесть чего-нибудь да выпить, а языком не плети.

Саид отошел, улыбаясь, и скоро поставил бутылку водки, колбасу на жестяной тарелке и полкаравая хлеба. Нечипор налил в стакан водки, нарезал хлеб, отломил себе кусок колбасы.

— Выпьем по одной, закусим, а там и потолкуем, Лейбко.

Он выпил, чокнувшись со стаканом Лейбка, но корчмарь не пошевельнулся.

— А ты что же не ешь? — спросил Нечипор, грызя черствый хлеб. — А, да я же забыл, — догадался он, — тебе закон запрещает. А наш хозяин и сало сожрет, лишь бы денег дали. Так ты водки выпей, водку можно.

Старый корчмарь грустно покачал головой. Нечипор наклонился через стол совсем близко к Лейбку; он решил сказать старику все, что знал.

— Вижу, вовсе ты извелся. Болит твоя душа по дочке. Скажу тебе правду, жаль мне тебя; хоть и приказывал мне строго господин Гальперин языком не трепать, да твое горе и лед растопит. Слушай, Лейбко, дочка твоя в монастыре. Завез ее туда господин Гальперин, какому-то пану вельможному понравилась, вот он и тешится с нею.

Гром и молния пронзили шинок. Свинцовое небо со всеми тучами, какие только есть на свете, опустилось на крышу дома. Лейбко хотел подняться на ноги — и не мог, хотел сказать хоть слово — губы не пошевельнулись. У него отнялся язык, руки и ноги оцепенели, и только слезы полились из глаз, текли по впалым щекам, терялись в бороде; он не видел перед собой ничего — ни стен шинка, ни людей, ни собеседника.

Нечипор отодвинул бутылку с водкой. Горе Лейбка оглушило и его, и он уже жалел, что открыл старику тайну. Может, лучше было молчать? Похоже, что только еще больше растревожена боль, воспалена рана и теперь ничем уже не унять горя и отчаяния.

Пока Нечипор раздумывал и сомневался, Лейбко вскочил и стремглав выбежал из шинка. Он бежал по переулку, широко размахивая руками, ловя открытым ртом морозный воздух, он даже дважды что-то крикнул, неразборчиво и отчаянно, и бежал все дальше, вызывая удивление прохожих. У ворот монастыря он остановился. Ворота растворились, словно открывая ему дорогу, но навстречу вырвалась шестерка лошадей, впряженная в черную лакированную карету, и старик едва успел отскочить, чтобы не попасть под копыта; но и лошади испугались растрепанной фигуры корчмаря и резко рванули в сторону, чуть не опрокинув экипаж. Кучер умелым движением руки осадил коней и опоясал кнутом Лейбка, а с козел соскочил гайдук в красном кафтане.

— Повылазило, черт тебя подери, стал, как пень, не видишь, чья карета? — Гайдук злобно размахивал кулаками перед лицом растерявшегося, испуганного корчмаря и кричал, брызжа ему в лицо слюной. — Не видишь, быдло, что едет его светлость граф Мнишек? Уу… Морда! — Он ткнул Лейбка изо всей силы в грудь и замахнулся кулаком, намереваясь ударить еще раз.