Карин Эссекс - Фараон

Следующие несколько дней Октавиан занимался делами, заявляя о своих правах на город и осознавая свое влияние на народ Александрии. Из своего заточения во дворце Клеопатра прислала письмо, в котором умоляла похоронить Антония должным образом. Октавиан не желал никаких волнений со стороны солдат, перебежавших к нему от Антония (когда речь заходила об их бывшем командире, эти люди становились удивительно сентиментальными), и потому позволил это, не задумываясь ни о размахе замысла царицы, ни о преклонении перед покойным, которое так безоглядно проявили местные жители. Не боясь возмездия, они выстроились вдоль улиц, чтобы узреть похоронную процессию. Сам Октавиан, конечно же, не присутствовал на погребении своего врага, однако он получал отчеты от очевидцев, подтверждающих грандиозность зрелища.

Клеопатра приказала набальзамировать Антония по египетским обычаям. Он должен был быть похоронен в мавзолее, который она возвела для себя самой. Ее сокровища уже были извлечены оттуда людьми Октавиана и тщательно занесены в опись, и потому царица велела заново украсить помещение статуями и символами Диониса — божества, с которым ее народ отождествлял Антония.

Уже наступил вечер, а погребальная процессия еще не прошла. Октавиану сообщили, что она растянулась почти на милю и что возглавляют ее все жрецы Диониса. Жрецов сопровождали менады, которые колотили себя в грудь, выкрикивая имена Диониса и Антония. Сама Клеопатра, в кроваво-красных одеяниях Исиды, ехала на колеснице Антония. Колесницей правил неизвестный мужчина в маске Осириса. Даже побежденная, она не преминула представить глазам народа облик двух высших божеств Египта.

Арий поведал Октавиану о значении этого представления: Осирис был истинным и изначальным царем Египта, мужем Исиды. Этот бог погиб от руки собственного брата и был воскрешен Исидой. «Да, — промолвил в ответ Октавиан. — Мне понятно значение ее послания. Но вряд ли это все».

За колесницей следовал золотой саркофаг Антония, влекомый парой его любимых белых коней. Говорят, когда солдаты Антония видели этих императорских скакунов, то плакали, не скрывая слез. Словом, весь этот день был днем плача. Рыдающие александрийцы присоединялись к процессии и шли вслед за телом до самого мавзолея, стоящего у моря. Царица, по всем свидетельствам, была бледна как молоко, царственна, как истинный фараон, и не обронила ни слезинки, безупречно сыграв роль безмолвно скорбящей вдовы.

На следующий день после похорон посыпались требования: «Спаси царицу. Спаси царскую семью. Окажи милосердие царице. Вот деньги в обмен на жизнь царицы, на ее право и далее занимать трон, на безопасность ее детей». Во имя богов! Некоторые дураки присылали по две тысячи талантов за то, чтобы Октавиан не разбивал ее статуи, и утверждали, что Клеопатра была лишь куклой в руках Антония.

Октавиан сидел на кровати Клеопатры, и прямо на него был направлен острый клюв орла Птолемеев. Как она могла бесстрашно спать в этой комнате, если любое землетрясение могло сорвать этого орла с насеста? Малейшее колебание стены — и острый клюв вонзился бы прямо ей в живот! Но ложе здесь самое большое, какое ему когда-либо доводилось видеть. И самое мягкое. Покрывала из тончайшего шелка, простыни тщательно выстираны и надушены.

Октавиан подумал об Антонии, который был настолько бесстыден, что занимался любовью на этой постели, где спали цари и царицы, не страшась нависшей сверху твари, — и о женщине, с которой Антоний это проделывал.

В замешательстве Октавиан подошел к окну, выходящему на гавань. Несмотря на летнее безветрие, воздух был свеж. Царская барка с золотым носом, о которой так много сплетничали в Риме, отсюда не была видна. Через несколько дней он осмотрит ее и, быть может, предпримет короткую поездку вверх по Нилу, как некогда сделал его дядя, а потом уж вернется в Рим.

Проблема Клеопатры тяжким грузом висела на плечах Октавиана, точно так же, как вопрос Египта вот уже век волновал римский Сенат. Что делать с царицей и с ее страной, настолько богатой, что император не может доверить управление ею никому из своих соратников? Любой римский консул, любой сенатор знает: стоит послать даже честнейшего из них наместником в Египет — и он в конечном итоге поддастся искушению. Стоит лишь посмотреть, как богатства этой страны, воплощенные в ее великолепной царице, соблазнили и Цезаря, и Антония. И разве с ним, Октавианом, будет иначе?