Наталья Павлищева - Жанна д’Арк. «Кто любит меня, за мной!»

Они даже не зачитали приговор, все было понятно и так, а солдаты действительно теряли терпение. Жанну втащили на помост, поставили к столбу, крепко привязали цепями. И вдруг она сообразила, что на ней даже креста нет! Судьи могли говорить что угодно, но она-то верила! В ответ на просьбу дать крест один из солдат словно в насмешку перевязал две палочки крест-накрест:

– Вот тебе, молись, ведьма!

Но Жанна была и тому рада, подцепила связанными руками, с трудом поднесла ко рту, поцеловала:

– Господи, твой крест принимаю.

Монах брат Изамбар де ла Пьер бросился к соседней церкви Святого Лаврентия, быстро принес другой, большой, позволил поцеловать и обещал держать перед лицом, пока сможет.

По тому, как внизу оживилась толпа, стало понятно, что палач поднес к хворосту факел. Ну вот и все, теперь останутся только мучения.

– Благословляю всех, кого любила в этой жизни!

Дрова нарочно сырые, чтобы горели подольше, чтобы продлить мучения…

Дрожащие губы зашептали последний привет родителям:

– Простите, за то, что причинила вам боль и страдания, я только хотела помочь милой Франции…

Дым уже разъедал глаза и сбивал дыхание.

– Иисусе!

Пламя стало подбираться к ногам… Невольно девушка попыталась приподняться на цыпочки, но не получилось, привязали слишком туго.

– Иисусе!!

Огонь захватил пропитанную серой рубашку, боль захлестнула почти все тело, но тут же переместилась вниз, к ногам. Палачи знали свое дело, осужденная не должна превратиться в факел сразу, она должна сгорать медленно и мучительно. Ее мучений жаждала собравшаяся внизу толпа и солдаты, раздувающимися ноздрями впитывающие запах горящей серы и человеческого тела.

– Иисусе!!!

Сгоревшая рубашка повисла на теле клочьями, продолжая обжигать, так и задумано, больнее всего, когда кожа обгорит, да еще и с добавкой серы… Боль еще не лишила ее сознания, она все чувствовала, обожженные губы продолжали кричать, но это не крик боли, это мольба:

– ИИСУСЕ-Е-Е!!!

Когда Дева занялась пламенем вся, один из солдат поднял глаза на костер и замер, пораженный увиденным, а потом рухнул на черную землю, как подкошенный, крича:

– Голубка! Из пламени вылетела голубка!

Товарищи поспешили утащить его подальше, пока не отправился на костер вслед за еретичкой.

Когда немного прогорело, палач разворошил костер, чтобы свидетели могли увидеть, что осужденная действительно сгорела, а не вылетела из пламени птицей. Потом дрова подложили снова, и костер пылал до четырех часов дня.

Толпа расходилась молча, лица женщин были залиты слезами, но никто не произнес ни слова в защиту сожженной девушки, вся вина которой была в том, что хотела помочь им стать свободными.

Когда костер догорел совсем, палач Джеффруа Тераж, как обычно, стал разгребать угли, чтобы не остались и не случился пожар. И вдруг в ужасе застыл – среди черных головешек лежало… несгоревшее сердце! Поспешно крестясь, он снова забросал его горящими углями и добавил дровишек. Пылало хорошо, но и после этого дополнительного костра сердце осталось целым!

Чувствуя, что волосы на голове встали дыбом, палач спешно собрал останки вместе с сердцем Девы в мешок и почти бегом помчался к реке. Утопить, скорее утопить! Мешок камнем пошел ко дну, а Джеффруа так же опрометью бросился обратно, подальше от содеянного. Вечером, напившись в кабаке до полусмерти, он плакал, размазывая по лицу сажу от костра:

– Я сжег святую!

И никто не увидел, как, едва дождавшись ухода палача, в воду нырнул какой-то человек, следивший за катом от самой площади. Он с трудом, но разыскал мешок и, едва обсохнув, поторопился прочь из города. Солдаты у ворот не были настроены шутить, один из них мрачно поинтересовался:

– Ты чего мокрый? Что несешь?

Бартоломи горько усмехнулся:

– Несу сердце Девы.

Солдаты переглянулись, но задерживать не стали, в воздухе витало что-то такое, отчего хотелось спрятаться или, наоборот, отправиться в церковь и долго-долго стоять на коленях. По Руану уже ползли слухи про вылетевшую из пламени голубку. И теперь почти каждый чувствовал себя так, словно он лично предал святую. В сущности, так и было, Руан предал Деву, как человечество не раз предавало своих спасителей. Может, это судьба спасителей – быть преданными теми, кого они спасают?

Бартоломи добрался до Жиля де Ре через два дня, барону не удалось прорвать оборону Руана, пришлось даже уйти подальше, чтобы не губить бесполезно людей. Жиль ничего не спросил, он взял все такое же нетленное сердце в обе ладони и вдруг, подняв голову к небу, прорычал: