Иен Келли - Казанова

Для иностранцев — таких как шевалье де Сенгальт и актриса Вальвиль — объявление о своем намерении покинуть город необходимо было разместить в газете «Санкт-Петербургские ведомости». Такая практика была продиктована правилами обеспечения им доступа к кредитам, было невозможно сбежать от долгов — совершить морской переход через Кронштадт или уйти по суше через городские города — без официального разрешения. Несмотря на это, оказалось невозможно идентифицировать личность актрисы, что указывает на сравнительно большое число иностранцев, искавших в русской столице различных выгод.

Пара завершила приготовления, дела с полицией и паспортным контролем были тоже улажены (граф Александр Голицын доставил Казанове паспорт на имя «графа Якоба Казановы де Фарусси»), Джакомо нанял повара-армянина, купил шлафваген и снабдил его матрасами и мехами. Вальвиль засмеялась, когда увидела экипаж: «Мы на самом деле как в постели». Заиру он оставил на попечение архитектора Ринальди. Казанова решил попытать счастья в Польше, договорившись о деньгах с Брагадином и с различными петербуржцами о рекомендательных письмах к дворянам в Варшаве. В Варшаву он прибыл 10 октября 1765 года.

В Польше Казанову приняли хорошо: помогли рекомендательные письма к князю Адаму Чарторыйскому и англиканскому священнику в Варшаве, Опять же, Джакомо рассчитывал на аудиенцию у правящего монарха, короля Станислава Понятовского, бывшего любовника Екатерины Великой. В 1765 году Польша была почти вассальным государством России, сохраняя безопасность своих границ и престола от разных соседей, поскольку существовала под постоянной угрозой расчленения и разрушения конца восемнадцатого века. Политика зачаровывала Казанову до такой степени, что он захотел разобраться в сдвигах властных структур в Европе в надежде извлечь из своих познаний выгоду. Он предпринял своего рода ознакомительную поездку по Польше, останавливаясь в домах многих дворян, к которым получил рекомендации в Санкт-Петербурге и Дрездене. Графиня Екатерина Козаковска дала ему кров в Лемберге (Львове), а граф Вацлав Ржевский и граф Потоцкий — в Кристианполе. Ныне их имена совсем забыты, исключая упоминание или благодарность в написанной Казановой «Истории смуты в Польше», опубликованной в 1774 году.

Казанова добился быстрого успеха при польском дворе и в театре. Он, как и прежде, мечтал разбогатеть с лотереи, но первые деньги, кажется, сделал за игорным столом. Король, которого интересовали новости из Санкт-Петербурга от человека, только что оттуда приехавшего, уделил ему время, но места не предложил. Казанова проводил каждое утро за исследованиями в библиотеке монсеньора Залуски и ел в доме русского князя Палатина, таким образом, разумно полагал Джакомо, он много экономил и многое узнал. Это было еще одним знаком того, что, по мере уменьшения его энергии и богатства, он все больше и больше становился библиофилом и жил литературными интересами, отчасти в надежде на писательскую славу, но также и ради чистого удовольствия от академических занятий. «Я читал подлинные документы, касающиеся всех интриг и тайных заговоров, целью которых было свержение всей системы Польши».

Пять месяцев спустя приезда в Варшаву случилось событие, однако, которое разрушило все его достижения в Польше, хотя, по иронии судьбы, обеспечило ему прочную литературную славу. Четвертого марта он обедал при дворе, с королем среди прочих гостей, и был приглашен в театр, чтобы увидеть двух великих звезд варшавского балета, которые вдвоем должны были танцевать в одной постановке. Обе они были, конечно, известны Казанове, поскольку были итальянками, а одна из них, Анна Бинетти, кажется, даже переспала с ним в Лондоне. Теперь у нее был любовник-поляк, некий Граф Ксавье Браницкий, ее покровитель. Казанова знал правила поведения придворных в таких ситуациях и после выступления пошел засвидетельствовать танцовщицам свое почтение. Но Бинетти разозлилась, что начал он не с нее. Она настроила Браницкого затеять ссору с ее бывшим приятелем-венецианцем. Граф обвинил Казанову в «трусости», чем только спровоцировал его колкость, что само это слово звучит «довольно сильно». Когда Джакомо отвернулся, Браницкий публично назвал его «венецианским трусом». Это оказалось уже слишком: итальянец заявил, что венецианский трус вполне способен убить поляка — таким образом, по сути, вызвав Браницкого на дуэль.