- Паче Христа превознес! - громко сказал Богдан, не глядя на чтеца.
Согласный вздох прошел по палате. Это был московский украшенный стиль, «плетение словес», и долго еще приходилось слушать витиеватое славословие Ивану, со многими выдержками из святых отцов, Библии, Приточника и Евангелия.
Новый вздох прошел по рядам, когда чтец, наконец, добрался до «жестоковыйных мужей новгородских», прилепившихся к латинам, яко древлии израильтяне телячьей голове поклонившиеся.
Духовник читал, утупляя очи. Он неудержимо приближался к той части грамоты, читать которую вслух ему совсем не хотелось.
- «Отчина князей великих Великий Новгород и все мужи новгородские, и отцы, и деды, и прадеды их, и пращуры, никогда же неотступны были от своих господ, а имя их, великих государей князей, держали на себе честно и грозно».
Московские писцы явно не обременяли себя доказательствами, прямо утверждая то, что им было нужно.
- Лжа! - снова не выдержал Богдан.
Марфа только глазом на него повела. Чтец продолжал:
- «А нынеча новгородские мужи, ради последнего сего времени ту старину всю по грехам забыли, а того дела господарского по земле ничего не исправили, а пошлин не отдают, а которых земель и вод с суда по старине отступились князю великому, да те земли опять за себя поимали, и людей к целованью приводили на новгородское имя, а на двор великого князя на Городище с большого веча присылали многих людей, а наместника его да и посла великого князя лаяли и бесчествовали, да и Городище заяли, и людей перебили и переимали и в город сводили и мучили, а с рубежов с новгородских отчине великого князя и его братьи молодшей отчинам и их людям многу пакость чинили новгородцы, грубячи тем великому князю…»
Слушатели зашевелились, кое-кто мрачно усмехнулся. Берденев сказал жестко:
- Не диво так деять, коли оны наше своим считают!
Марфа снова только молча кивнула замолчавшему было чтецу.
- «Они же, люди новгородские, гордостию и грубостию рассвирепевше, взыскаша себе латынского держателя государем, и князя себе у него же взяша в Великий Новгород, киевского князя Михаила Олександровича, чиняще тем грубость великому князю, да такое же прелестью латынскою увязнувше в сетях диавола, многоглавого зверя, ловца человеком и гордого убийцу душам неправедных…»
Марфа, доселе слушавшая молча, наконец не выдержала:
- Чать Михайло князь православной! - сказала и тут же подторопила замнувшегося духовника: - Ну что ты, читай!
Тот жалко поглядел на Марфу и, втянув голову в плечи, затрудненно продолжил:
- «Той бо прелестник дьявол вниде у них в злохитреву жену, в Марфу Исакову Борецкого, и та, окаянная, сплетеся лукавыми речьми с королем литовским, да по его слову хотя пойти замуж за литовского же пана, за королева, а мыслячи привести его к себе, в Великий Новгород, да с ним хотячи владети от короля всею новгородскою землею…»
Лицо Марфы окаменело. Так! Значит, на Москвы и сплетками, что не всякой голь кабацкой на торгу со похмелья повторит, и тем не брезгуют!
Бояре прятали глаза. Кому стыдно, а кто, поди, и рад - пусть прячут! Она сумеет им всем и каждому в особину взглянуть в лицо! На чтеца жалко было смотреть, он все ниже и ниже опускал голову. Офонас завозился было - не прекратить ли? Глянул, смолчал.
- «Да тою своею окаянною мыслью начала прельщати весь народ православный. Великий Новгород, хотячи их отвести от великого князя, а к королю приступити. И того ради оскалилась на благочестие, якоже оная львица древняя, Езавель».
- Иезавель?! - резко переспросила Борецкая.
- Иезавель… - пробормотал чтец и начал было дрожащими руками свертывать грамоту.
- Читай! - грозно потребовала она.
- «Такоже и другая подобная ей бесовная Иродья, жена Филиппа царя, о беззаконьи обличена бывши Крестителем господним, и того ради, окаянная, обольстила своего царя…»
Марфе вдруг стало смешно, гнев почти прошел:
- Колькой год по муже живу, благодаря Бога, блудницей еще никто не назывывал! - громко возразила она прежним своим переливчатым, вкусным голосом, и лица стариков тоже тронули облегченные улыбки.
- «К сим же и Евдоксия, царица, - продолжал чтец, немного ободрившись, - свое зло наказуя, великого всемирного светильника, Иоанна Златоустого, патриарха царствующего града с престола согна».
Чтец сам приодержался, вопросительно посмотрев на госпожу. Борецкая презрительно улыбалась:
- Ну! Всех в одно место склал. Далилы не хватат!
Духовник опустил очи в грамоту:
Читать дальше