Дмитрий Балашов - Марфа-посадница

Весь этот день и весь этот прием были только лишь тщательно разработанною присказкою к следующему дню и завтрашнему судилищу, и все эти жалобщики, сами не подозревая того, нужны были затем, чтобы придать убедительность и весомость законности грядущему судебному действу.

Приказав наместнику с подручными разобрать жалобы без проволочек и по правде, Иван отужинал и лег почивать.

Следующий день был субботний. С утра государь сходил в церковь, затем обедал и после обеда принял жалобщиков. В этот день, двадцать пятого ноября, били челом две улицы, Славкова да Никитина (от каждой улицы наместники князя озаботились собрать как можно более жалобщиков) на великих бояр и житьих Неревского конца во главе с Онаньиным, Есиповым и Борецким. Иван Третий отметил, что от улиц было по одному старосте, Арзубьев и Иван Кузьмин не явились. Тот и другой не знали, к беде своей, что великому князю Московскому служат без отверток и отказ от принятой службы рассматривается на Москве как измена государю. Вслед за старостами и жалобщиками Славковой и Никитиной, подступили бояре Лука и Василий Полинарьины и тоже били челом на великих неревских бояринов. Иван Третий тотчас дал жалобщикам своих приставов: Дмитрия Зворыку, Федца Мансурова и Василия Долматова.

У князя были в это время на приеме владыка Феофил, плотницкие посадники Захарья Овин с братом Кузьмой, неревские посадники Казимер и брат его Яков Короб, Лука и Яков Федоровы и иные бояре и житьи, вызванные нарочито, чтобы явиться свидетелями жалобы.

К ним Иван и обратился почтительно, прося - именно прося, а не приказывая, - дать своих приставов для вызова оговоренных на суд: «Понеже хочу яз того дела посмотрети».

- А ты бы, мой богомолец, - прибавил Иван со спокойною твердостью, - и вы, посадники, у меня же тогда были бы, хочу бо при вас обиденным управы дати.

Феофил, недолюбливавший всех вообще неревлян, Захария Овин, в душе обрадованный несказанно, и довольные, что их самих оставили в покое, Казимер с Яковом Коробом согласились без слова. К Новгороду тотчас было отправлено с тысяцким Василием Максимовым требование дать приставов на поименованных в жалобе новгородцев, и городские подвойские Назар и Василий Анфимов с приставами и позовниками отправились по домам оповещать ответчиков, равно как и самих истцов - ограбленных уличан Славковой и Никитиной, - вызывая тех и других наутро на Городище, пред очи великого князя и государя Московского.

К Борецким Назар приехал поздно вечером. Федор только что воротился к себе, не успел разоболочиться, как раздался стук в ворота.

Подымаясь по ступеням, - позовников он оставил внизу, - Назарий поежился. Хоть и не в первый раз бывал тут, а все же к самой Марфе Борецкой с таким делом ему являться и подумать раньше не приходилось. Федор выслушал подвойского, презрительно щурясь, поглядел исподлобья, передернул плечами, фыркнул заносчиво:

- Слыхал уж от Василия Максимова самого!

Знал, чем уколоть Назария.

Марфа появилась неожиданно в дверном проеме. Строго спросила, в чем дело. Выслушала молча, не шевелясь. Сказала негромко:

- Выйди, Назар, пожди тамо!

Для Назара Федор был друг его заклятого врага, Василия Максимова, но он уважал Марфу Борецкую. Склонив голову в молчаливом поклоне, он покинул терем. Федор - он сейчас, выставив упрямый лоб и раздувая ноздри, был похож на молодого рассерженного вепря - тронулся было следом за Назарием, к выходу, как мать стала на пороге. Подняв голову, Федор увидел ее совсем черные, безумно расширенные глаза, смутился, попытался отделаться шуткой:

- Полно, мать! Василий Максимов клялся, что ничего худого не будет. Он и приставов наряжал. Ну, может, заплатить лишку придется!

- Погубят! Обманывает тебя Василий твой! - Марфа произнесла слова судорожным, не похожим на нее торопливым шепотом и вдруг, видя, что сын, бычась, пытается ее обойти, сорвалась, крикнула надрывно, раскинув руки: - Не пущу! Федя! Один остался… Феденька! - Она кинулась к нему, хватая сына за плечи, приговаривая в забытьи: - Сыночек мой! - Засоветовала жарко: - Кони готовы! Беги! В Андому, на Водлу, на Выг, в леса забейся, сама за тебя отвечу! Опомнись, Федор!!! - выкрикнула она, видя, что тот старается оторвать ее руки от себя и пройти.

- Взрослый я аль нет! - гневно говорил Федор. - Пробегаю, опять как дурень и буду! Достальных оправят, меня одного обвинят, земли отберут - того хоцешь?! Не забирают-ить меня!

Он сердито вырвался. У Марфы ослабли руки, отвалилась к стене. Сын вышел.